Свет на исходе дня

Он пришел к выводу, что рассудит время, и решил ждать. В конце концов, так или иначе кто-то возьмет верх — он в любом случае должен остаться непричастным.

Вербин довольно часто бывал в лесу, а когда бывал, обязательно наведывался к дому лесника. Правда, он по-прежнему не выходил из укрытия, но ему казалось, что на кордоне для него секретов уже нет.

Обычно он приближался к хутору со стороны глубокого оврага, через который был перекинут узкий мостик — три бревна без перил; Вербин переходил его, глядя вниз, где шумел бойкий, берущий начало в болоте ручей.

В лесу его иногда посещало чувство, что он не один и кто-то скрытно наблюдает за ним со стороны; случалось это нечасто, и он не обращал внимания, только изредка озирался по сторонам.

Однажды он почувствовал это на мосту через овраг по дороге к хутору. Вербин спустился к мосту, ступил на бревна и успел дойти до середины, как вдруг понял, что он не один. Он остановился и осмотрелся — никого не было видно. Неожиданно он понял, что стоит на открытом месте, высоко в пустоте, доступный со всех сторон обзору, — мостик сразу стал необычайно узким и отчетливо хрупким. В эту секунду Вербин особенно явно заметил пустое пространство вокруг, высоту, отсутствие перил; далеко внизу шумела вода. Впоследствии ему помнилось отвратительное чувство незащищенности и уязвимости.

Он перешел мост и осмотрелся — никого не было видно. Не двигаясь, Вербин медленно обводил взглядом деревья, кусты, просветы между ними, внимательно ощупал глазами каждый ствол, высокую траву на склонах и густые заросли на дне оврага, в которых шумел невидимый ручей. Вербин спустился вниз, продрался сквозь крапиву и ветки таволги к ручью. Здесь было прохладно и сумрачно, пахло сыростью; солнце сюда никогда не проникало, над ручьем плотно нависали кусты таволги, выше пышно рос можжевельник, а у самой воды стеной стояла высокая и густая осока. Во многих местах рядом с ручьем были видны обросшие стрелолистом и козьей травой бочажки, затянутые зеленой ряской. Они образовались на месте ям, наполненных весной водой из ручья, который сам потом обмелел, вода в бочажках застоялась, сгустилась и зацвела, — в некоторых она держалась по многу лет и превратилась в густую зеленую жижу.

Любая глубина могла таиться под ряской, никто никогда не мерял ее, да и вообще это были неизведанные места, что угодно можно было здесь скрыть, и кто знает, может что-то и было скрыто. Но никто никогда не совался сюда, стоило оступиться или поставить не туда ногу, чтобы остаться здесь навсегда. Прочная кровля из тальника и ракит окутывала сверху лощину, которая напоминала сырой, холодный и мрачный подвал. Вербин выбрался наверх, еще раз осмотрелся и пошел дальше.

Он приблизился к хутору, встал на свое место в зарослях и осторожно раздвинул ветки. Даша перебирала ягоды. Лицо ее было спокойно, она негромко подпевала рукам, это была длинная песня без слов, чистый голос не нарушал покоя леса. Вербин смотрел и слушал. Снова, как прежде, ему показалось, что все это знакомо и то ли было когда-то, то ли являлось во сне.

Он вдруг услышал легкий шум за спиной, в орешнике на другом конце поляны ему почудилось какое-то движение. Что-то мелькнуло там или просто шевельнулись тяжелые ветки — он не мог определить издали. Вербин хотел пересечь поляну, но сообразил, что тут же обнаружит себя. Пришлось за кустами обойти поляну; в орешнике ему показалось, что трава примята. Стоял ли здесь кто минуту назад или так только казалось, сказать было нельзя.

Это было странное состояние. С одной стороны, он ощущал пристальное внимание к себе в этом лесу, чье-то невидимое присутствие, с другой — трезво и рассудительно, даже с некоторой иронией он задавался вопросом с привычной позиции здравого смысла: «Кому я здесь нужен?»

Поскольку определенного ответа не имелось, можно было удариться в домыслы, в причудливую игру ума, но Вербин к этому не был склонен, он решил, что ощущение постороннего взгляда, чужого скрытого присутствия и тайного внимания есть свойство данного леса. Он понимал, что это зыбкое объяснение, но другого не было, и он решил держаться его.

4. На обратном пути Вербин пошел через луг. После замкнутости и тесноты леса он почувствовал на открытом пространстве облегчение, как будто его держали взаперти, а потом выпустили на волю. Луг был залит солнцем, здесь было просторно и легко дышалось. По всей равнине крестьяне копнили сено, двое конных грабель подбирали валки и свозили сено к высокому стогу. Вокруг шнырял легкий трактор с навесным захватом, забрасывал наверх охапки сена. Вербин шел по краю луга, в стороне от работающих.

— Эй, городской! — услыхал он чей-то голос и повернулся на крик.

Он узнал женщин, собиравших на болоте ягоды. Женщины улыбались, глядя из-под рук против солнца.

— Ну как, живой с болота вернулся? — спросила старуха, которая предостерегала его больше всех.

— Живой, — снисходительно улыбнулся Вербин.

— Ох, грешник! — покачала она головой.