Читаем Свет на исходе дня полностью

Конечно, Вербин не изменил своего отношения, не мог же он принимать это всерьез, но его разбирало любопытство, и он продолжал скрытно наблюдать. Когда приходили с ячменем, баба Стеша, лизнув указательный палец, смазывала слюной больной глаз и повторяла трижды: «Господи благослови! Солнце на запад, день на исход, сучок на глазу на извод: сам пропадет, как чело почернеет. Ключ и замок словам моим». После этого она мазала веко мазью. Вербин удивился слову «чело», но оказалось, в деревне так называли устье печи, откуда пламя и дым шли в трубу.

В маленькой подслеповатой баньке в сумерках, при свете свечи, лечили от икоты, от порчи, от укоров, от осуда, от пьянства, от сглазу, от оговоров, от течения крови, от многих болезней — подлинных и мнимых. Баба Стеша знала, как помочь женщине легко родить, умела приручить собаку и петуха, знала, как сделать так, чтобы человек не заблудился в лесу. Эта маленькая, сухая, морщинистая старуха была переполнена желанием всем помочь, всякий больной или скорбящий, всякий бедолага и горемыка — любой, кому было плохо, — вызывал у нее сострадание; она была искренне убеждена, что без нее не обойдутся, и всегда спешила на помощь. Всякий человек, даже пьяница, никчемный драчун и куражливый сквернослов Прохор, мог рассчитывать на ее участие.

Вербин впервые встречал такую всеобъемлющую и безоговорочную доброту. Он недоверчиво присматривался, уверенный, что вот-вот проглянет притворство или какая-то корысть, но чем больше он всматривался, тем больше убеждался: эту старуху вела любовь.

Баба Стеша любила всех. Она любила всех, на всех распространялась ее жалость, ко всем относилась ее доброта, и всем она хотела помочь. Этого Вербин понять не мог. Он не понимал, как можно всерьез верить в то, что любой человек — любой! — сам по себе хорош, а если он плох, то ему надо помочь.

Постепенно Вербин с удивлением и даже с недоумением обнаружил, что они оба, старый, скрипучий дом и его хозяйка, живут какой-то своей причудливой, но осмысленной жизнью, о которой он прежде и не подозревал. Бесконечно далек был он от них, чужие, иностранные города были ему ближе, чем эта деревня, и люди, населявшие их и говорившие на других языках, были ему понятнее, чем эта старуха, с которой он говорил на одном языке.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1. Итак, июнь тянулся медленно и как будто дремотно, теплые, ясные дни мало отличались один от другого. По утрам туман каплями оседал на траву и становился росой, обещавшей, как говорила баба Стеша, вёдро. Однажды встававшая раньше всех хозяйка объявила, что видела во время восхода солнца радугу на западе, это, по ее словам, сулило тепло и ясность. О том же говорили звезды, ночью вокруг них были заметны красные и белые круги, а Млечный Путь, хотя в белую ночь не был отчетливо виден, был полон блеска.

— К вёдру, — убежденно сказала баба Стеша.

Тихо и спокойно шествовало лето, погожие длинные дни, просторные и солнечные, неторопливо сменяли друг друга, — в каждом небо оставалось высоким и чистым, воздух — свежим, и неоглядно были открыты на все стороны дали. Казалось, лето и впредь сохранит неизменную ясность, минует свою вершину и так же неспешно направится к осени. Но случилось иначе.

За день до солнцестояния баба Стеша долго смотрела на небо — на закате, поздним вечером и ранним утром — и каждый раз озабоченно качала головой.

— На Стратилата гроза будет, — наконец объявила она, входя в дом.

— Откуда вы знаете? — спросил Вербин.

— Вижу. Радуга в той стороне, где солнышко встает, — к грому. Зелени в ней много — к дождю. Роса давеча на ровное место не упала, вишь, на буграх только, — тоже к непогоде. Молния мигнула… Ежели молния в ясную погоду, назавтра дождя жди. Месяц вон потемнел, пятна на нем красноваты, а сам с синью, и рожки затупели — все к дождю. Солнце вставало, кругом него ободок красный с зеленью — опять же к ненастью. Да много еще чего…

— А когда Стратилат? — спросил Вербин.

— Завтра. А сегодня Федот, Клавдия и Антонина. После Стратилата Кирилл, Марфа да Фекла. А потом Тимофей и Феофан, самые большие дни в году. У нас говорят: солнце на перевале — свет во всю ночь. А еще говорят: Стратилат грозами богат. Вишь, так и выходит.

Утром на другой день ничто, казалось, не предвещало перемены погоды. Ясное тепло было разлито кругом, неощутимая воздушная дымка смазывала очертания отдаленных предметов, слегка увеличивая их в размерах. К обеду солнце поблекло, вокруг него появился размытый темный круг. Воздух стал заметно густеть, на небе возникли легкие облачка. Тишина и неподвижность стали еще отчетливее, природа как бы замерла, ожидая чего-то. Тем временем облака копились и сближались, слабый туман заволок солнце. Спустя час облака уже собрались в большую темную тучу, которая все больше темнела и снижалась к земле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ошибка резидента
Ошибка резидента

В известном приключенческом цикле о резиденте увлекательно рассказано о работе советских контрразведчиков, о которой авторы знали не понаслышке. Разоблачение сети агентов иностранной разведки – вот цель описанных в повестях операций советских спецслужб. Действие происходит на территории нашей страны и в зарубежных государствах. Преданность и истинная честь – важнейшие черты главного героя, одновременно в судьбе героя раскрыта драматичность судьбы русского человека, лишенного родины. Очень правдоподобно, реалистично и без пафоса изображена работа сотрудников КГБ СССР. По произведениям О. Шмелева, В. Востокова сняты полюбившиеся зрителям фильмы «Ошибка резидента», «Судьба резидента», «Возвращение резидента», «Конец операции «Резидент» с незабываемым Г. Жженовым в главной роли.

Владимир Владимирович Востоков , Олег Михайлович Шмелев

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези