Конечно, Вербин не изменил своего отношения, не мог же он принимать это всерьез, но его разбирало любопытство, и он продолжал скрытно наблюдать. Когда приходили с ячменем, баба Стеша, лизнув указательный палец, смазывала слюной больной глаз и повторяла трижды: «Господи благослови! Солнце на запад, день на исход, сучок на глазу на извод: сам пропадет, как чело почернеет. Ключ и замок словам моим». После этого она мазала веко мазью. Вербин удивился слову «чело», но оказалось, в деревне так называли устье печи, откуда пламя и дым шли в трубу.
В маленькой подслеповатой баньке в сумерках, при свете свечи, лечили от икоты, от порчи, от укоров, от осуда, от пьянства, от сглазу, от оговоров, от течения крови, от многих болезней — подлинных и мнимых. Баба Стеша знала, как помочь женщине легко родить, умела приручить собаку и петуха, знала, как сделать так, чтобы человек не заблудился в лесу. Эта маленькая, сухая, морщинистая старуха была переполнена желанием всем помочь, всякий больной или скорбящий, всякий бедолага и горемыка — любой, кому было плохо, — вызывал у нее сострадание; она была искренне убеждена, что без нее не обойдутся, и всегда спешила на помощь. Всякий человек, даже пьяница, никчемный драчун и куражливый сквернослов Прохор, мог рассчитывать на ее участие.
Вербин впервые встречал такую всеобъемлющую и безоговорочную доброту. Он недоверчиво присматривался, уверенный, что вот-вот проглянет притворство или какая-то корысть, но чем больше он всматривался, тем больше убеждался: эту старуху вела любовь.
Баба Стеша любила всех. Она любила всех, на всех распространялась ее жалость, ко всем относилась ее доброта, и всем она хотела помочь. Этого Вербин понять не мог. Он не понимал, как можно всерьез верить в то, что любой человек — любой! — сам по себе хорош, а если он плох, то ему надо помочь.
Постепенно Вербин с удивлением и даже с недоумением обнаружил, что они оба, старый, скрипучий дом и его хозяйка, живут какой-то своей причудливой, но осмысленной жизнью, о которой он прежде и не подозревал. Бесконечно далек был он от них, чужие, иностранные города были ему ближе, чем эта деревня, и люди, населявшие их и говорившие на других языках, были ему понятнее, чем эта старуха, с которой он говорил на одном языке.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1. Итак, июнь тянулся медленно и как будто дремотно, теплые, ясные дни мало отличались один от другого. По утрам туман каплями оседал на траву и становился росой, обещавшей, как говорила баба Стеша, вёдро. Однажды встававшая раньше всех хозяйка объявила, что видела во время восхода солнца радугу на западе, это, по ее словам, сулило тепло и ясность. О том же говорили звезды, ночью вокруг них были заметны красные и белые круги, а Млечный Путь, хотя в белую ночь не был отчетливо виден, был полон блеска.
— К вёдру, — убежденно сказала баба Стеша.
Тихо и спокойно шествовало лето, погожие длинные дни, просторные и солнечные, неторопливо сменяли друг друга, — в каждом небо оставалось высоким и чистым, воздух — свежим, и неоглядно были открыты на все стороны дали. Казалось, лето и впредь сохранит неизменную ясность, минует свою вершину и так же неспешно направится к осени. Но случилось иначе.
За день до солнцестояния баба Стеша долго смотрела на небо — на закате, поздним вечером и ранним утром — и каждый раз озабоченно качала головой.
— На Стратилата гроза будет, — наконец объявила она, входя в дом.
— Откуда вы знаете? — спросил Вербин.
— Вижу. Радуга в той стороне, где солнышко встает, — к грому. Зелени в ней много — к дождю. Роса давеча на ровное место не упала, вишь, на буграх только, — тоже к непогоде. Молния мигнула… Ежели молния в ясную погоду, назавтра дождя жди. Месяц вон потемнел, пятна на нем красноваты, а сам с синью, и рожки затупели — все к дождю. Солнце вставало, кругом него ободок красный с зеленью — опять же к ненастью. Да много еще чего…
— А когда Стратилат? — спросил Вербин.
— Завтра. А сегодня Федот, Клавдия и Антонина. После Стратилата Кирилл, Марфа да Фекла. А потом Тимофей и Феофан, самые большие дни в году. У нас говорят: солнце на перевале — свет во всю ночь. А еще говорят: Стратилат грозами богат. Вишь, так и выходит.
Утром на другой день ничто, казалось, не предвещало перемены погоды. Ясное тепло было разлито кругом, неощутимая воздушная дымка смазывала очертания отдаленных предметов, слегка увеличивая их в размерах. К обеду солнце поблекло, вокруг него появился размытый темный круг. Воздух стал заметно густеть, на небе возникли легкие облачка. Тишина и неподвижность стали еще отчетливее, природа как бы замерла, ожидая чего-то. Тем временем облака копились и сближались, слабый туман заволок солнце. Спустя час облака уже собрались в большую темную тучу, которая все больше темнела и снижалась к земле.