Свет на исходе дня

Все оцепенело вокруг: трава и деревья замерли без движения, ни малейшего шевеления не было в густом, тяжелом воздухе. Позже стало темно и страшно, вся земля была объята зловещим ожиданием. А потом, когда туча низко и неотразимо нависла над деревней, внезапно сквозь разрыв в ней ярко, неожиданно и быстро сверкнуло солнце.

Это было устрашающе жутко. Резкий, ослепительный свет прорезал воздух и упал на обмершую землю. Особенно явной стала мрачная чернота низкого неба, вдали оно было сизым, над горизонтом неустойчиво переливалось бледное холодное свечение. Спустя минуту туча сомкнулась и закрыла солнце, похоже было — намертво и навсегда. Стало совсем темно, воздух сгустился еще больше, достиг ощутимой плотности, сдавленный между небом и землей. Нечем было дышать. И уже невыносимо было ждать.

И вдруг небо раскололось. Страшной силы удар потряс землю, непонятно было, почему она не раскололась на части, после такого удара на ней не могло остаться ничего живого. За первым последовал новый удар той же силы. Это был страшный суд, конец света. Упали первые сонливые капли, отчетливо впечатались темными кружочками в пыль. Число кружочков стремительно росло, вскоре они изрешетили всю землю, а потом вдруг вмиг исчезли все сразу: небо разверзлось, сверху хлынула вода.

То был не дождь — потоп. Вода заливала землю и быстро поднималась, чтобы поглотить все живущее на ней.

— Свят-свят… — шептала баба Стеша и быстро крестилась, стоя у окна. Одна за другой молнии зигзагами вспарывали небо, яркие острые вспышки рассекали густую сумеречную мглу, выхватывали из нее видения гибели мира: низкое черное небо и кипящую насколько хватало глаз свинцовую воду.

Непрерывно, с сухим оглушительным треском катились из края в край раскаты грома. Гроза бушевала, это было уже не явление природы, а божья кара, посланная за грехи. Баба Стеша испуганно смотрела на улицу, потом подавленно пошла к себе, легла и накрылась с головой.

Вербин впервые видел такую грозу. Она подавляла неукротимой, неумолимой мощью.

В самый разгар грозы он увидел неясную, далекую фигуру. Сначала он подумал, что ему померещилось, потом очертания стали определенными, хотя и оставались смазанными в потоках воды. Похоже было, шла женщина. Даже подумать страшно было оказаться сейчас во власти грозы, — какая нужда заставила ее выйти из дома и брести куда-то по вымершей деревне? На женщине был грубый брезентовый дождевик, которым она накрылась с головой, ноги ее были босы — скользили и разъезжались по скользкой, размокшей земле.

Она прошла улицу и свернула к соседнему дому. На мгновение в сплошных потоках воды мелькнуло лицо: Вербину показалось — он узнал Варвару. Была ли это на самом деле она, или он ошибся, сказать было нельзя.

Позже гроза поутихла, зашелестел мелкий скучный дождик, и только отдаленные глухие раскаты да беззвучные вспышки за горизонтом напоминали о том, что здесь творилось.

— Знатная была гроза, — сказала баба Стеша, выйдя в горницу. — Как бы не запалило где…

Она сказала, что молния чаще всего бьет в дубы, часто ударяет в ель и сосну, реже в березу и почти никогда не трогает вяз и орешник.

На этот раз он слушал ее без снисходительной иронии. Он подумал, что эта деревенская старуха в практическом жизненном смысле знала и умела значительно больше, чем все его знакомые, которые читали и видели то, о чем она понятия не имела.

2. Прошедшая гроза как будто разорвала монотонное движение времени, смешала и взвихрила события. Вечером, когда Родионов уже был дома, из колонны прибежал Федька, белобрысый парнишка, служивший при начальнике колонны офицером связи, послом по особым поручениям, фельдъегерем, адъютантом и курьером. Он доставил телеграмму: в тресте интересовались ходом работ.

Родионов показал телеграмму Вербину.

— Я отвечу, что все нормально, вы не против?

— А у нас все нормально? — насмешливо спросил Вербин.

— Я считаю, что да. Работа идет полным ходом, план выполняется, показатели хорошие.

— С маленькой лишь разницей, — криво усмехнулся Вербин. — Работа идет в другом месте… Николай Петрович, хочу вас спросить… почему вы так боретесь за это болото?

Родионов посмотрел на него внимательно, помолчал и спросил:

— Потолкуем?

Вербин неопределенно пожал плечами, Родионов решительно сдвинул бумаги и счеты, потом вышел в сени, вернулся и со стуком поставил на стол бутылку водки.

— На «ты»? — спросил он и умолк, ожидая ответа. Потом добавил неловко: — Вы скажите, если не по душе… Я ведь так… Подумал, вроде мы одного возраста… — Он смущенно замолчал.

— Как хотите, не имеет значения, — ответил Вербин, досадуя, что затеял этот разговор.

Он не любил доверительных бесед, разговоров по душам, горячечных признаний, приступов откровения, дружеских сокровенных излияний, — даже с хорошими знакомыми он не переступал какой-то черты и всегда сохранял дистанцию.

Родионов так и не открыл бутылку. Убрать ее он тоже не решился, в продолжение разговора она навязчиво маячила на столе, они старались ее не замечать.