Свет тьмы. Свидетель

Нейтек с трудом душит в себе вопль боли, которая, как ни странно, вызвала ярость. Гранитный столб тишины рухнул. Нейтек этого не отметил, тем не менее остался жив. Сердце его бьется так медленно, что он не слышит его стука, к боли, разбегающейся от прокушенной руки по всему телу, прибавляется обморочное безразличье, как бывает у человека, слетевшего с дерева в тот самый момент, когда он потянулся к последнему, самому дальнему и самому желанному яблоку.

В ту минуту, столь необходимую Нейтеку, чтобы собрать силы и встать, луна соскользнула с Божкиной постели и осветила стену над ней и образ пресвятой богородицы. Вид тщательно выписанных капель крови, капающих из ее пронзенного сердца, напомнил Нейтеку, что и его рука наверняка кровоточит. Но сознание, что тишина изменила свой облик, сильнее, она шумит теперь широко и звонко. Нейтек знает, почему он не слышит Божкиного дыханья, но почему стихли прерывистые, торопливые хрипы его жены? Он повернулся и подошел к их общему ложу. Наклонился и увидел, что женщина смотрит на него широко открытыми, неподвижными глазами. Мертва? Да нет, ее взгляд не покрыт ледком смерти, он обжигает холодно и злобно. Нейтек никогда бы не подумал, что эта тихая добрячка, всегда все терпеливо сносившая, чем бы он ни задумал ее одарить, способна так смотреть. Его охватил страх, он поднял руку, чтобы ударить ее, хотя впервые за годы совместной жизни не мог понять причины, — видимо, чтобы отомстить ей за свое разочарование, действительное и надуманное, а вернее, чтоб защититься от того, что тянулось к нему из ее глаз. Нейткова не шевелилась, лежала не моргая и лишь смотрела и смотрела, не отводя взгляда.

Его рука так и осталась висеть в воздухе, та самая несчастная лапа, которую пометил своим рукопожатием отец Бружек, а сегодня еще наградила печатью своих лисьих зубов и Божка. Он поднял руку, и теплая струйка крови просочилась сквозь густые волосы, покрывающие запястье.

Далеко на площади башенные часы снесли три железных яйца, и стенающие птицы взлетели, заблудились и сгинули в тишине ночи. Нейтек не мог объяснить себе, почему не слышал, когда часы пробили половину, и как случилось, что прошло столько времени с того момента, когда он сполз с кровати. Он оторвался от взгляда жены, опустил поднятую руку и поплелся к рукомойнику.

Вода и мыло высекли из раны острую боль, Нейтек зашипел и выругался, скорее удовлетворенный, чем разозленный этой болью, такой плотской и явной. Вытерев руки и обмотав правую смоченным в воде полотенцем, он вытащил из брюк, переброшенных через спинку стула, сигарету и пробрался на свое место у окна. Курил и смотрел в белое мерцанье ночи, в котором затерялись звезды. Луна уже исчезала из вида; она соскользнула куда-то к костелу и осветила крыши и стены домов напротив.

Перед домом, из которого недавно отправилась в последний путь Либуше Била, стоял отец Бружек с этим горластым Тлахачем, они о чем-то договаривались, а может быть, бранились. Это зрелище отвлекло Нейтека и дало возможность забыть пережитое. Он так любил обоих, что охотно поймал бы на чем-нибудь недостойном, хотя и сам не мог представить, на чем именно. Но как Нейтек ни напрягал слух, он не разобрал ни слова из их разговора, хотя они говорили достаточно громко. На нижнем этаже заплакал ребенок, и плач этот отозвался в нем самом. Пришла в голову мысль одеться и уйти прочь от этих двух женщин, прочь из Бытни. Но Нейтеку неведом бродячий дух, и бескрайность пространства скорее ужасает, чем манит его, да и вообще подобное решение было бы слишком простым и все равно не позволило бы убежать от самого себя. От судьбы не избавишься, как от никчемных поделок. Нейтек снова взглянул на тех двоих перед домом Либуше Билой и увидал, что они в испуге отпрянули друг от друга. И он тоже, задрожав всем телом, поднялся и высунулся из окна. Тень от креста на костеле легла прямо на двери домика. Ему вдруг показался смешным их испуг, поп узрел, конечно, в этом знамение, а Тлахач, — Нейтек готов биться об заклад, — наверняка наложил в штаны. Тень, она и есть тень, вот с ним этой ночью луна сыграла шутку позлее. И Нейтек подумал, что крест поставлен на всем, что произошло с ним в эту ночь.

Но он ошибся.

Сейчас, когда он глядит на Божку, склонившуюся над клумбами в палисаднике Квиса, та ночь возвращается снова. И Нейтек знает, что она будет возвращаться всякий раз, когда он поглядит на девушку.

С тех пор, как случилась та история с бургомистром, прошла почти неделя, а Эмануэль Квис за это время ни разу не покинул своего жилища. Он неподвижно сидит возле маленького столика для рукоделья в бидермайерском кресле, оставшемся после Либуше Билой, и часами наблюдает тихую жизнь Костельной улицы. Нет надежного свидетельства, которое могло бы пролить свет на то, что произошло с ним в эти дни. Возможно, он вовсе не замечал происходившего вокруг. Очень часто проходящие мимо здоровались с ним, но не получали ответа.

— Ступайте, взгляните, — говорили они, — он спит с открытыми глазами.