Свет тьмы. Свидетель

В этом он весь, мой дядя — Методей Кукла, владыка и властитель мира, созданного им самим; от одного дядиного кивка зависит будущее многих людей, золотые письмена, которыми начертано его имя на вывеске, сияют вверху, символизируя его величие. Вчера снова поправились его отношения с женой, но этого все-таки надо было ожидать, хоть размолвка и была долгой, а еще, наверное, он выиграл в карты, это, разумеется, небольшая радость, но тоже способствует убеждению, что все это не случайно, а ради будущих непременных удач; правда, дочь его сейчас в любовной горячке, но, ничего, выберется без осложнений, разумеется, ведь она — Куклова, с ней просто ничего не может приключиться. Я смиренно благодарю дядю за любезность, хотя в эту минуту готов его убить.

Что-то прямо-таки гонит меня на Кампу. Я должен убедиться, удался ли мой ход, вернулся ли Кленка к Здейсам. Я тороплюсь, я спешу, равнодушный к красоте солнечного весеннего утра. А достигнув цели, занимаю такую позицию, откуда можно прекрасно разглядеть калитку садовой ограды.

Видна отсюда и крыша домика Здейсы, из одной трубы тонким столбиком вьется прозрачный дымок. Да, я подоспел вовремя, наверняка Божена заканчивает приготовление завтрака. Я рассчитываю дождаться Здейсы, когда он возвратится от ранней мессы, а может, сама Божена пойдет в консерваторию или за покупками.

У меня за спиной, на вытянутой в длину площади, под голыми еще акациями, мелодией тихо мурлыкаемой песенки распускалась жизнь этого удивительного городка, угнездившегося посреди столицы; его не коснулись ни веянья времени, ни перемены. Был базарный день, и гончары раскладывали свою коричневую и белую посуду на парусине, разостланной на земле. Старички и старушки уже вынесли на улицу низенькие скамеечки и теперь грелись на утреннем солнышке; перед ними играли, копошились дети; сложив на животе руки, судачили, остановившись на полдороге к торговцу, женщины; мужчины, по большей части в кепочках водников, тащились по каким-то своим непонятным делам, которые наверняка, однако, лежали где-то в пределах этих невеликих владений. На тротуаре, перед входом в свою мрачную мастерскую, лакировщик малевал название фирмы, а неподалеку от меня два школьника, бросив на землю книжки, возились с ручной двухколесной тележкой, сосредоточенно и серьезно предаваясь этой забаве. Какое спокойствие! Просто никогда бы не поверил, что сюда тоже может проникнуть губительный поток жизни. Потом из-за ограды сада послышались звуки рояля, и гаммы заглушили птичьи песенки. «Это не может быть никто иной, кроме Кленки, который с утра пораньше вознаграждает себя за потерянное в изгнании у тети время», — убеждаю я себя.

Рояль на секунду замолкает, и тотчас открывается калитка, и выходит Божена. Не прошло и суток с тех пор, как мы виделись в последний раз, но что за перемена! На ней — тоже платье и соломенная шляпка с черной лентой и пучком розовых черешен, но как она идет — запрокинув голову, выпятив молодую грудь, в танцующей походке поет и лучится торжество. Она идет на занятия, под мышкой у нее нотная папка. Она смутилась, увидев меня здесь, но в каждом ее шаге — строптивый вызов, и взгляд ее отвергает меня и гонит прочь, хотя вслух она еще не произнесла ни слова. Божена останавливается, и в глазах ее вспыхивают драконовы огоньки.

— Чего вам тут? Что вы еще выслеживаете?

Черешни на шляпе стукают друг о дружку — так резко она вскидывает голову. Я смеюсь в ответ, беру ее за руку, но она моментально вырывает ее.

— Ах, как вы строги со мной, — говорю я. — Так, значит, Кленка вернулся, и я могу вас поздравить.

Пассажи упражнений на беглость пальцев все еще вылетают из сада у нее за спиной. Черный дрозд, что сперва перепугался этих звуков и смолк, теперь присоединяется к ним, стараясь перекричать.

Божена вслушивается, запрокинув голову, словно это — голос ее возлюбленного. Потом вздыхает и говорит:

— Да, это он. Вернулся и уже навсегда останется у нас. Мы поженимся.

— Это — самое прекрасное из известий, когда-либо услышанных мной. Но вы должны меня хотя бы поблагодарить.

Она мерит меня презрительным взглядом и поджимает губы:

— Благодарить вас? Не понимаю, за что?

Я смотрю на нее в упор, и кровь бросается ей в лицо.

— Их довольно много, этих «что», — медленно произношу я. — Прежде всего потому, что вчера я не вручил Кленке письмо, которое вы возвратили почтальону в связи с тем, что адресат выбыл.

Теперь краски снова отхлынули от ее лица, и оно сильно побледнело. Порою кажется, что она вот-вот бросится на меня, но вдруг глаза ее наполняются слезами.

— Почему вы все время стоите на моем пути? Я стыжусь своего счастья, когда вижу вас. К чему бы вы ни прикоснулись, все тотчас делается грязно.