Свет тысячи звёзд

Харпер поднимает голову и целует меня. Нежно и искренне. Поцелуй, в котором я мог бы провести вечность, прерывается громким урчанием желудка. Я тихо смеюсь и вдыхаю запах Харпер, когда она неловко опускается на меня.

– Прости, – Харпер надавливает рукой на свой живот. – Я сегодня только завтракала.

Я хватаюсь за один из ящиков с комиксами и подтаскиваю его к нам. – Что ты думаешь о костре, бутербродах и хотя бы двух-трех выпусках старого доброго Сорвиголовы? – я встаю и подтягиваю ее к себе.

Харпер кивает.

– Звучит потрясающе.

Так оно и есть. Мы преодолели оставшиеся миллиметры расстояния между нами. И я надеюсь, что так и будет, когда мы вернемся в Мизулу. Я иду на кухню и распаковываю покупки. Бензин, чтобы у нас не погас свет, продукты и бутылка вина. Не знаю, хорошее ли оно, но это в любом случае звучит интереснее, чем пиво на романтическом ужине. Вместе мы готовим бутерброды, наполняем бокалы, а потом садимся на диван. Харпер прижимается ко мне, мы едим, разговариваем, и когда заканчиваем, я читаю ей вслух комиксы ее папы.

* * *

– Расскажи мне о ней! – Эмма кидает в меня огурец. Она сидит на матрасе, а затем, как в замедленной съемке, соскальзывает на пол.

– Что я должен тебе рассказать? – что Холли из параллельного класса целует меня так, что я практически обо всем забываю? Что мы так напились на вечеринке Тима, что переспали друг с другом? Вряд ли.

Мама заходит в комнату Эммы и сбрасывает мои ноги с кровати.

– Никакой обуви здесь. И уж точно не в кровати, Эш, – она предупреждающе смотрит на меня.

Я редко испытываю такое облегчение по поводу маминого строгого правила «мы не оставляем микробов рядом с Эммой». Она позволяет мне выйти из комнаты и тем самым на время оставить тему Холли.

– Пожалуйста, приезжай, когда переедешь, – кричит мне вдогонку Эмма. – Я хочу все знать. Слышишь, Эш, все!

Вместо ответа я спускаюсь по лестнице и в коридоре снимаю обувь. Лоб болезненно пульсирует. Меня мучают частые головные боли, и сегодня все особенно плохо. Я сижу на диване, прислонив голову к спинке. Глаза плотно закрыты. Слышу, как подходит мама.

– Все в порядке? – спрашивает она, но я не реагирую. На самом деле это не сильно интересует ее. Ни одна из моих драм с девчонкой или проблема в школе не сможет соперничать с роковой проблемой Эммы. Она умрет. Это не то, чего я хочу или с чем могу справиться.

Я ожидаю, что мама снова уйдет. К своему столу, похожему на стол сумасшедшего ученого. Она ищет там что-то, что спасет Эмму. Или вернется к Эмме, чтобы вымыть ее, уговорить съесть огурцы, а не кидать их в меня. Но вместо того чтобы уйти, она садится рядом со мной. Проводит рукой по моим волосам, я позволяю ей это. Но не открываю глаза. В конце концов, я все еще постанываю, и никто из нас двоих этого не хочет.

– У тебя болит голова?

– Все не так уж и плохо, – я выдыхаю, и, надеюсь, она не услышит ложь в моих словах.

– Точно? – В ее голосе появляется улыбка, напоминающая мне, как редко мама теперь улыбается.

– Хочешь таблетку?

Хочу ли я? Иногда мне кажется, что эти дурацкие головные боли возникают в моем черепе только потому, что они заставляют маму заботиться обо мне. Что, наверное, делает меня психом. Я качаю головой.

– Все нормально, правда.

Она еще раз проводит рукой по моим волосам, а затем нежно массирует мои виски. Я сглатываю, сжав веки еще сильнее. Тем не менее слезы пробиваются из-под них и бегут по моим щекам.

– Чшш, чшш, – мама берет меня за руку, утешает меня, поглаживая рукой по спине, как она делала, когда я был еще ребенком. Это неприятно, потому что вообще-то я слишком взрослый для этого. И в то же время я хотел бы, чтобы мы могли сидеть так вечно. Я скучал по маме.

* * *

Я просыпаюсь посреди кучи одеял, подушек и переплетенных конечностей. Мы с Харпер соорудили спальное место прямо перед камином. В детской спальне хижины есть только двухъярусная кровать, а спать в кровати ее родителей нам обоим казалось неправильным.

Ее бедра лежат на моих. Одеяло наполовину соскользнуло, обнажив освещенную луной нежную спину. Волосы волнами падают на плечи, а ее дыхание сбивчиво.

Я лежу на боку, некоторое время смотрю на Харпер и жду, когда эмоции из сна улетучатся. Как они всегда делают, когда я возвращаюсь в реальность. Но на этот раз просто не могу стряхнуть с себя иррациональное чувство, которое я уже давно не связываю с мамой или папой: я скучаю по ним. Так сильно, что отрываю взгляд от Харпер и нащупываю джинсы, лежащие неподалеку. Мой телефон лежит в переднем кармане. Я вытаскиваю его, открываю чат с мамой и замираю на несколько секунд. Однако со временем беру себя в руки. «Счастливого Дня труда. Эштон».