Свет тысячи звёзд

– Ты была нужна мне здесь. Если тебе нужно в университет – это главный приоритет, но, если ты освободилась, я ожидаю, что ты придешь сюда или, по крайней мере, мы договоримся, если ты планируешь отпроситься куда-нибудь.

Отпроситься можно с университета, с работы, со школы. Это мой дом. У меня не должно возникать ощущения, что я отлыниваю, когда провожу время со своими друзьями. Но что больше всего выбивает меня из колеи, так это тот факт, что мама всегда поощряла меня больше проводить время с людьми, а теперь так жестко осуждает меня.

– Я разрываюсь не для того, чтобы ты шаталась по домам с какими-то парнями, – продолжает она ледяным, как горный ручей, голосом.

Она знает про Эштона. Я делаю глубокий вдох и прикрываю глаза. Мне хотелось, чтобы она узнала о нем не так. От меня. В подходящее время, когда все было бы проще, чем сейчас. Только теперь я осознаю, как важно для меня ее одобрение. Возможно, именно поэтому я скрывала Эштона от нее. Потому что я боялась такой реакции. Я практически не узнаю ее, расстояние между нами увеличивается.

– Я не шаталась с ним по домам, – восклицаю я, изображая в воздухе кавычки. То, что происходит между нами – это больше, глубже. Гораздо глубже. – Кроме того, это мое дело, с кем встречаться! – я знаю, что не должна злиться, но делаю это. Мама не имеет права выносить вердикт ни об Эштоне, ни о нас, не зная его и не зная, как много он значит для меня. – Кто тебе рассказал о нем?

– Дженна. Она, конечно же, предполагала, что я знаю, что моя дочь встречается с самым горячим парнем в университете и из-за этого даже пропускает занятия, – она кривит лицо. – Она также рассказала мне, что ты останешься с ним наедине на этих выходных. Дженна ждет подробностей, – голос мамы становится громче. – Ты сказала, что будешь праздновать с друзьями.

– Ладно, это был только один друг. Я хотела побыть с ним подольше, – я поднимаю подбородок и смотрю на маму. Я должна была рассказать ей все, не надо было выуживать свободное время. Тем не менее мне больно, что из-за этого она наказывает меня холодностью. Мама понимает такие вещи. Обычно. Она хотела, чтобы я вела себя, как и все ребята моего возраста. Так почему она сейчас так чертовски рассержена.

– Где вы были? – упрямо спрашивает она.

Я смотрю в пол. Ей это не понравится. Возможно, поэтому мне нужно несколько попыток, прежде чем мне удастся ответить ей.

– Мы были в нашей хижине, на перевале Купер.

Мои слова попадают в цель, словно я кинула их маме в лицо. Она вздрагивает. На мгновение я вижу, как упоминание о хижине распахивает дверь памяти о папе, и боль заливает ее взгляд, но потом изгиб рта становится жестким. Мгновение прошло. Она выпрямляет спину и подходит ко мне совсем близко.

– Тебе нечего искать там наверху, – процеживает она сквозь зубы. – А ему тем более.

– Его зовут Эштон, мам, – я хотела, чтобы мой голос звучал твердо, но вместо этого он наполняется слезами. Я так хотела, чтобы она простила мне мои ошибки и порадовалась вместе со мной.

– Эштон, – мама произносит его имя словно это яд. Словно он враг.

Она не должна видеть его таким. Это несправедливо.

– Мне хорошо с ним, – я делаю шаг ей навстречу, но она отшатывается от меня. – Он вдохновил меня снова рисовать. Жить. Я счастлива, когда мы вместе, – мне нужно одобрение мамы, что я могу быть именно такой – счастливой. После того как я разрушила ее счастье с папой. Если бы они не поругались из-за меня, он бы остался. Он бы никогда не сел в свой джип и не попал бы в аварию. Он бы жил и сводил маму с ума своими плохими имитациями Боггарта. Она не отпустит мои грехи, это кричит мне каждый грамм ее непреклонности.

– Он заставил тебя прогулять университет, – она поднимает айпад, на экране которого мерцает статья об отмене занятий. День, когда мы с Эштоном поехали на Горные ворота. – Соврать своей матери. Из-за него ты постоянно уходишь, пренебрегаешь Беном и своими домашними обязанностями, – но это еще не все. Я слышу это в паузах между отрывистыми словами. Это само по себе никогда бы не разозлило ее так. Она глубоко вдохнула. – Из-за него ты села на мотоцикл, – это утверждение вырастает между нами. – Чертов мотоцикл, Харпер!

На несколько секунд в комнате воцаряется мертвая тишина. Только постоянно меняющиеся обрывки передачи, которые переключает Бен, проникают через щель под дверью. Она, должно быть, видела нас. Меня и Эштона. До этого, когда он подвез меня. Так вот почему мама такая другая, ледяная и отстраненная.

– Как ты могла, – мама выглядит так, словно хочет убить меня, а заодно и Эштона. – Ты ехала с ним на чертовом мотоцикле! По дороге, – ее голос ломается. В других случаях она никогда не ругается. – По-видимому, недостаточно, что мы потеряли отца из-за одного из этих уличных хулиганов, которые считают, что шоссе – их личная гоночная трасса. Ты тоже сидишь позади такого парня. Я никогда ничего тебе не запрещала. Кроме этого.