Свет в джунглях

Дождливым ноябрьским утром 1918 года супругов Швейцер разбудил необычно громкий перезвон колоколов. В этом перезвоне не было довоенного благолепия. Казалось, что звонари, сговорившись, просто хотели разбудить весь город.

Альберт бросился к окну. По улицам толпой шли люди, что-то выкрикивая. На одном из плакатов доктор прочел: «Конец войне! Мир! Мир! Мир!»

— Наконец-то! — вырвалось у Альберта.

— Неужели окончилась война? — привстав на постели, спросила Елена.

— Дa! Да! Дa, дорогая!

— Как хорошо! — прошептала Елена. — Наш ребенок появится в мирное время...  

В начале января Альберт отвез жену в клинику. Елена неожиданно почувствовала себя не совсем хорошо, и он не рискнул оставлять ее дома без присмотра.

Теперь, возвращаясь по вечерам в совсем опустевшую квартиру, Альберт спасался только работой. К этому времени его пригласили стать редактором протестантского еженедельника, и он с головой ушел в журналистскую работу.

14 января 1919 года Альберт в полном одиночестве отмечал свой день рождения. Ему исполнилось сорок четыре года. Когда он выпил праздничную чашку жидкого кофе и намеревался уже сесть за рабочий стол и взяться за передовую статью, в прихожей раздался звонок.

Швейцер открыл дверь. На пороге стоял посыльный из клиники.

— Поздравляю вас, доктор! — сказал он. — У вас родилась дочь!

Радости Альберта, казалось, не будет границ. Подобное счастливое совпадение он счел добрым предзнаменованием. С новой энергией принялся он за работу и в короткое время сделал свое издание популярным не только в Эльзасе и Лотарингии. Он писал для еженедельника десятки обзоров, передовых статей и заметок. Помещал в нем стихи, юмористические рассказы и короткие поучительные истории.

Но особую популярность журнал завоевал независимостью своих политических суждений.

После разгрома революции в Германии вся буржуазная пресса, захлебываясь от злобы, чернила ее вождей — Карла Либкнехта и Розу Люксембург. И только швейцеровский журнал выступил в защиту спартаковцев и, в частности, Розы Люксембург. Швейцер напечатал в журнале большую подборку выдержек из писем, которые заключенные в тюрьму коммунисты адресовали своим близким. Подборку эту он сопроводил статьей. В ней говорилось о глубокой человечности, сквозившей в этих письмах. Кончалась статья теплыми словами, посвященными Розе Люксембург:

— Как много могла бы дать человечеству эта благородная душа, сумей она бороться за идею только идеей!

Швейцер, не понимая существа классовой борьбы, не мог, естественно, понять и принять методов ее ведения. Именно поэтому он сожалел о том, что Роза Люксембург возглавила вооруженное восстание.

Но и того, что написал в то недоброе время редактор популярного протестантского журнала, было достаточно, чтобы навлечь на себя огонь реакционеров и заслужить благодарность и уважение прогрессивно настроенных сограждан.

***

Новорожденную назвали Ренатой. Девочка была слабенькой, часто болела, и Альберт выбивался из сил, стремясь поправить здоровье дочери и жены.

К несчастью, летом 1919 года он почувствовал резкое ухудшение собственного состояния. Послеоперационная рана не хотела заживать. Требовалась новая операция.

Еще не вполне оправившись после нее, Швейцер откликнулся на приглашение друзей из Барселоны выступить у них с органными концертами.

Швейцер ликовал. Его не забыли! О нем, оказывается, помнят те, кто слушал его игру в далекие довоенные годы.

Елена советовала:

— Поезжай немедленно!

Но где взять денег на поездку? Он обошел почти всех своих страсбургских друзей и с трудом набрал нужную сумму.

В Барселоне — главном городе провинции Каталония — Швейцера ждал триумф. Билеты на его концерты брались с бою. Местные любители музыки аплодировали органисту из Страсбурга не только из-за старых привязанностей. В фойе кипели споры. Большинство спорящих сходилось во мнении, что проникновение Швейцера в строй баховских мыслей стало более глубоким, а игра — еще более задушевной, искренней и чистой.

В ответ на вопросы Швейцер отшучивался: он, мол, много репетировал на лучших органах... Африки и монастыря Сен-Реми.

В Барселоне Альберт Швейцер вновь увиделся с талантливым испанским виолончелистом Пабло Казальсом. Их сближали длительные беседы о музыке и взаимное уважение к исполнительскому мастерству друг друга. И хотя встречались они нечасто, а еще реже обменивались скупыми письмами, между обоими музыкантами завязалась большая дружба, прошедшая испытание временем и громадными расстояниями, надолго разделившими друзей.

Много позднее — это было уже в начале 50-х годов — Швейцер, прослушав ораторию Казальса «Эль Пессебре», заметил:

— Это высокая музыка. Казальс — композитор, которому есть что сказать. Он великий музыкант, потому что он человек большой душевной глубины.

...А тогда, осенью 1919 года, в Барселоне они болтали, как мальчишки. Казальс еще не предчувствовал, что ему на всю жизнь придется покинуть горячо любимую родину, над которой на долгие годы повиснет черная туча франкистского господства. Он был очень обрадован встречей и хотел, чтобы Швейцер пробыл в Испании как можно дольше.