Свет женщины

– Да. Завтра, через два дня, через месяц я посмотрю на вас и спрошу: «Что она здесь делает?» Если вы и в самом деле так думаете, то вам не нужен смысл жизни. Вам еще не приходилось быть до конца побежденной. Вполне вероятно, что мы пойдем ко дну, вы и я. Знаю, трудно построить океанское судно из обломков двух кораблей, потерпевших крушение. Тогда просто предположим, что вы подобрали на улице человека без сознания. Вы помогли ему провести ночь и следующий день, а потом выставили – ни от кого не требуют подвигов. Но я не верю, чтобы вы до такой степени обессилели и потеряли надежду. Есть уроды, которые чувствуют себя полноценными и без женщины, есть калеки, которые чувствуют себя полноценными без мужчины. Это значит только одно – что мы способны на все, мы еще до Гитлера это знали. Я не говорю, что нельзя жить без любви: можно, это-то и есть самое отвратительное. Органы продолжают функционировать самостоятельно, как часы, и такая видимость жизни может длиться очень долго, до тех пор, пока механизм не сломается и труп не окажется там, где ему и место. Можно также искать забвения и утешения в сексе, жить с кем бог пошлет. Ну скажите же: «Бедный, не спал две ночи, бредит теперь». Проявите осторожность, это всегда хорошее оправдание. Или едемте завтра со мной. Не проходите мимо, не делайте этой глупости только потому, что вы якобы научены опытом. Попробуйте, дайте хоть один шанс невозможному. Вы никогда не задумывались, как оно, это невозможное, устало, как оно нуждается в нас.

Она с дружеским участием смотрела на одержимого, сидящего на скамеечке в лифте между этажами.

– Я, как и вы, Мишель, могу жить случайностями и плыть по течению. Вот почему мы вместе этой ночью. Мы мучительно не хотим признавать, что мимолетность затягивается. Глядя на мои седые волосы, вы не рискуете спрашивать, сколько лет на наших часах. Уезжайте завтра один в Каракас, и я начну верить во встречи.

Она закрыла дверь и нажала кнопку пятого этажа.

– Вот мы и на месте. Не знаю, что вы обо мне подумаете, и я, верно, покажусь вам жестокой, но нам уже давно пора познакомиться.

VI

Меня зовут Мишель Фолен. Мои родители – выходцы из Ирландии; изначально наша фамилия была О’Фолейн, но я родился во Франции, и меня записали уже на французский манер. Я пилот гражданской авиации, рост метр восемьдесят, мне сорок пять, и в данный момент я стою на лестничной площадке пятого этажа старого дома на бульваре Мальзерб рядом с женщиной, которая тоже существует на самом деле. Все это настолько явно, несомненно, живо, что испытываемое мной впечатление нереальности вполне естественно и вызвано как раз избытком реальности. У меня нет никакой особой причины находиться сейчас именно здесь, а не где-нибудь в другом месте; это то, что называют «обстоятельствами»: случайно выбили из колеи, случайно протянули руку. В настоящей жизни не существует автопилота.

Я заметил на стене маленький металлический цилиндр, мезузу, которую верующие евреи вешают у входа в жилище, чтобы Бог мог сразу распознать своих и пройти мимо, оставив их с миром.

За открывшейся дверью показался официант в белом пиджаке, из комнат доносился шум праздника.

– Месье… Мадам…

– Лидочка! Как я рада!

Пожилая дама, низенькая и пухленькая, катилась нам навстречу с распростертыми объятиями и смотрела на Лидию, улыбаясь так, будто счастливее ее на всем белом свете не сыскать. Ее иссиня-черные волосы, разделенные спереди пробором, на затылке были собраны в шиньон, заколотый красивым черепаховым гребнем. Ее элегантность, начиная с платья от Шанель и заканчивая кольцами, браслетами и большими серьгами в форме золотых колец, подчеркивала возраст – где-то за семьдесят.

– Лидочка, дорогуша!

Она схватила Лидию за руку и не выпускала, глядя на нее одновременно с волнением, восторгом и напряжением, что подчеркивал звук дрожащих под смычком цыганских скрипок. Мимо прошел метрдотель, держа в руках поднос с икрой. На стенах висели афиши концертов, отзвучавших уже давным-давно: Стравинский, Рахманинов, Браиловский, Бруно Вальтер, фотографии певцов в оперных костюмах и музыкантов во фраках, я никого из них не знал, но выглядели они настоящими знаменитостями.

– Он очень беспокоился, очень… Звонил тебе сегодня утром, как всегда… Мы даже думали, что ты больше не придешь…

– Добрый вечер, Соня. Мишель Фолен, мой друг… Мадам Соня Товарски…

Она взяла нас за руки:

– Друг Лидии? Как я рада!

– Мы повстречались в Каракасе, – сказал я.

– Предупреждаю, Соня, он в стельку пьян.

– Ну что ж, всему свое время! Иногда нужно и выпить! Надо жить! Надо чувствовать себя счастливым! Как говорят у нас в России, наливай до краев, чтобы жизнь была полной чашей.

– Пирожки! – вставил я. – Ай да тройка! Волга, Волга! Очи черные! Кулебяка!

Хозяйка пришла в восторг:

– Как?.. Он говорит по-русски! Вы… вы русский? Нет, нет, не отрицайте! Я сразу же что-то почувствовала! Что-то… родное!

– Простите?

– Родное – это русское слово. Что-то… наше! Лидия… он русский!

– Черт, – с досадой сказала Лидия.