Сформировавшееся за годы верной службы и поддерживающееся на протяжении десятилетий, доверие государя открывало для А. В. Макарова широкие возможности для личного влияния. Как отмечают исследователи, доверие в любую эпоху является базовым компонентом любых общественных отношений, без которого невозможна общественная жизнь. Доверие опирается на мнение о возможных действиях других людей с надеждой на то, что они произведут их так, как от них ожидается. Неоправданные ожидания ведут к разочарованию и потере доверия[909]
. Должность кабинет-секретаря, имевшего прямой доступ к царской корреспонденции и ее содержанию, сама по себе предполагала, что ее не мог занимать человек, не пользующийся благосклонностью и доверием Петра I, поскольку он получал доступ к самому сокровенному и секретному в государственном строительстве. Через руки кабинет-секретаря проходила царская корреспонденция, он участвовал в составлении указов и реляций, доводил до сведения царя информацию государственной важности и, в общем-то, являлся тем человеком, к совету которого монарх прислушивался. Большую милость по отношению к А. В. Макарову замечали даже иностранцы[910]. Камер-юнкер Ф. В. Берхгольц так характеризовал признаки влиятельности кабинет-секретаря: «В его ведении значительные суммы денег и все дела секретные и такие, о которых ничего не дается знать Сенату»[911]. Подобное доверие необходимо было оправдывать не только упорной работой днями и ночами. От кабинет-секретаря требовалось повышенное внимание к настроениям государя, умение просчитать его позиции относительно того или иного дела, а также предельная преданность и честность. Прежде всего, политическая чуткость кабинет-секретаря проявлялась в том, как он передавал сведения к Петру и от него и как взаимодействовал с другими государственными деятелями, имевшими свои собственные интересы.Письмо или доношение, предназначенное для Петра I, как правило, проходило следующий путь[912]
. В первую очередь оно попадало в руки к А. В. Макарову, причем нередко кабинет-секретарь вместе с ним получал личное письмо, в котором адресат дублировал содержание и просил, прочитав, доложить государю «в благополучный час». Под этой незамысловатой формулировкой подразумевалась очень важная функция, во многом гарантировавшая успех дела. Кабинет-секретарь, благодаря своей близости к Петру и его доверию, находил тот момент, когда монарх был в настроении принять правильное, т. е. наиболее лояльное для обратившегося, решение. Это ставило отправителя письма в определенную зависимость от А. В. Макарова[913]. Затем кабинет-секретарь или кабинетные канцеляристы записывали входящие материалы в учетные книги и их классифицировали. Для экономии времени из большинства писем и доношений делались краткие «пункты» («статьи»), которые впоследствии А. В. Макаров представлял перед государем[914]. Ожидание предметного разговора с Петром I могло затянуться на достаточно продолжительное время. Причины были разнообразны – от занятости монарха другими государственными делами до его болезни. Во время доклада кабинет-секретарь передавал государю корреспонденцию, которую тот хотел прочитать самостоятельно. Остальное он зачитывал вслух по выпискам в доклад, ставя на полях резолюции («разметки»). По мнению Е. В. Анисимова, многое в судьбе доносителя зависело от действий А. В. Макарова: «…он сам выбирал, как, когда, при каких обстоятельствах подать Петру доклад, учесть ли при этом настроение самодержца, как прокомментировать доклад, да и просто – в каком виде его изложить в докладной записке к “разметке”»[915]. В ситуациях, когда Петру I было что ответить корреспондентам, А. В. Макаров после царской аудиенции возвращался с ответными письмами, которые он, записав в учетные книги, должен был отправить адресатам. При необходимости к царской корреспонденции кабинет-секретарь прилагал свои собственные послания, поясняющие первые. В случаях, когда Петр I лично корреспонденту писать не хотел, А. В. Макаров передавал царские слова и указания в «служебном» письме[916]. На основании резолюций в Кабинете составлялись проекты именных «указов-ответов»[917]. Их Алексей Васильевич мог лично объявлять в Сенате, на заседания которого он являлся регулярно, или передавать в государственный орган власти, к чьей сфере деятельности указы относились.