В декабре 1720 г. в столицу отправилась еще одна казацкая делегация во главе с генеральным есаулом В. Я. Жураковским и прилуцким полковым обозным М. Г. Огроновичем (Грищенко)[1248]
. Вдобавок в Санкт-Петербурге была получена челобитная «еще одного казака Симантовского[1249] с товарищи». В общих чертах делегаты выдвигали следующие претензии: И. Р. Лосев межевал не по той меже, по которой следовало, и делал это в одиночку; князь заставлял комиссаров подписывать приговоры силой, а его доверенные люди принуждали старожилов прикладывать руки к межевым книгам[1250]. Эти обвинения А. Д. Меншиков парировал в письме к государю от 17 апреля: «И по вашей, царского величества, грамоте ис Посольской канцелярии гетманских камисаров 4 человека, в том числе генеральной асаул обозной, канцелярист и знатной первой товарыщ, да росийских камисаров 8 человек, притом же было для свидетельства тамошних обывателей с 300 человек, и где межу вели, також где споры были, и оные споры заруча все, тое межу и чинили, о чем книги за их всех камисаров и свидетелевыми руками о всем, как то межевое дело было чинено, привезены сюды в Посольскую канцелярию, а ныне оные книги в Сенате»[1251]. Он просил казацких челобитчиков допросить, неправое челобитье отставить и указать той меже быть так, «…как помянутые зарученые межевые книги учинены»[1252]. Поведение делегатов на допросах способствовало успеху князя в дискредитации их сведений. В. Я. Жураковский, М. Г. Огронович и П. В. Валькевич не показали слаженной позиции, они стали путаться в показаниях, перекладывать ответственность друг на друга, не могли назвать точных имен и фактов[1253]. Однако добиться еще одной важной цели – задержать их в столице «…дабы, приехав туда, не научили тех людей, кто подписались, заперетца, как они обыкновенно чинят», – А. Д. Меншикову не удалось[1254].По ходу рассмотрения челобитных в Сенате было принято решение о проведении проверки межевания И. Р. Лосева. Согласно сенатскому указу 31 марта 1721 г., подобная миссия вручалась полковнику и глуховскому коменданту Б. Г. Скорнякову-Писареву[1255]
. Ему полагалось вместе с судьей Курского надворного суда И. Б. Чириковым, дьякомВ. М. Друковцовым и гетманскими комиссарами (С. В. Савичем и В. Я. Жураковским) подтвердить или опровергнуть обвинения в сторону А. Д. Меншикова и И. Р. Лосева (который также должен был отправиться в Почеп) – межевал ли последний по меже Г. Пушкина, как сообщала украинская сторона. Как полагает Я. А. Лазарев, А. Д. Меншиков «стремился если не отменить миссию Скорнякова-Писарева, то хотя бы скорректировать ее деятельность», желая поставить во главе Стародубского полка камер-юнкера Екатерины Д. Т. Чевкина[1256]
. Нормального межевания Б. Г. Скорняков-Писарев так и не провел (не без вмешательства гетмана, который начало действий оттягивал), однако, следуя сенатскому указу 21 сентября 1721 г., он развернул розыск и следствие в отношении недовольных действиями А. Д. Меншикова[1257]. Говоря о деятельности полковника в Малой России, нельзя забывать, что его самого и его брата обер-прокурора Сената Г. Г. Скорнякова-Писарева связывали давние товарищеские (по некоторым оценкам, клиентские) отношения с Александром Даниловичем. Стабильные контакты князя и Б. Г. Скорнякова-Писарева прослеживаются и после 1721 г. Отправленный Александром Даниловичем в 1722 г. на Украину полковник Л. Г. Ларионов следующим образом описывал позицию Богдана Григорьевича: «Скорняков-Писарев вашей высококняжеской светлости как прежде служили, так и ныне служить обещались»[1258]. 26 ноября 1722 г. сам полковник сообщал князю: «Милостивейшее писание вашей светлости я получил чрез полковника господина Ларионова, которым зело благодарен, и сколько возмогли обще з господином Ларионовым к лутчей вашей светлости пользе чинили, а полковник, господин Давыдов (следующий межевщика Почепа. –