Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Нельзя не сожалеть о том, что до нас дошли весьма лишь немногие письма Потёмкина, относящиеся к этому времени. Мы только знаем, что объявление войны турками для него было делом неожиданным и он сознавал, с какими затруднениями ему предстояло бороться, так как ни войско, ни флот не были готовы к открытию действий. Еще в конце августа он писал: «Весьма нужно протянуть два года, а то война прервет построение флота»[361]. He прошло после этого двух недель, как Потёмкин, видя, что война неминуема, в письме к императрице выразил желание оставить свой пост главнокомандующего, приехать в Петербург, удалиться в частную жизнь, «скрыться». Екатерина. удивляясь такому малодушию князя, писала ему 25 сентября: «Теснит грудь мою ваше собственное состояние и ваши спазмы, чувствительность и горячность, которые производит усердие; понимаю весьма, что возбуждает в вас нетерпеливость; я сама весьма часто в таком положении, паче же, тогда, когда дела таковой важности, как ныне; но ничего хуже не можешь делать, как лишить меня и империю низложением твоих достоинств человека самонужного, способного, верного, да притом и лучшего друга; оставь унылую такую мысль; ободри свой дух; укрепи свой ум и душу против всех затруднений и будь уверен, что ты победишь их с некоторым терпением; но это настоящая слабость, чтоб, как пишешь ко мне, снизложить свои достоинства и скрыться, отчего? Я не ведаю; не запрещаю тебе приехать сюда, естьли ты увидишь, что твой приезд не расстроит тобою начатое, либо производимое, либо судишь, что побывание здесь нужнее, нежели тут, где ты теперь; приказание к фельдмаршалу Румянцеву для принятия команды, когда ты ему сдашь, посылаю к тебе; вручишь ему оное как возможно позже, естьли последуешь моему мнению и совету; с моей же стороны, пребываю хотя с печальным духом, но со всегдашним моим дружеским доброжелательством». В приписке сказано: «Как отъедешь от своего нынешнего поста, кому поручишь Кавказский корпус? О сем фельдмаршал Румянцев и о тамошних делах сведения не имеет и едва может ли оными управлять, и что из этого выйдет, не ведаю; ты сам знаешь, какою трудною ныне показывается всякая мысль, к которой я никак не приуготовлена, но однако на такой для меня трудной шаг я решилась, понеже говоришь, что здоровье твое того требует; здоровье твое мне нужно; я тебе его желаю, равномерно и продолжения дел, славных для тебя и империи. Дай Боже, чтоб ты раздумал сдать команду фельдмаршалу Румянцеву; не понимаю, как одному командовать ужасной таковой громадою, разве в такое время, когда заверно будет безопасно от неприятельских нападений или предприятий»[362].

По-видимому, Екатерина, сильно озадаченная странным образом мыслей Потёмкина и даже изъявляя готовность исполнить его просьбу об увольнении его от главной команды над Екатеринославскою армией, все-таки не теряла надежды, что он останется на своем посту. Она и после этого не переставала почти ежедневно отправлять письма к князю, повторяя свою просьбу, чтобы он писал почаще[363]. Просьба об увольнении, впрочем, для всех других оставалась тайною, хотя при дворе ходили слухи об унынии Потёмкина. Гарновский писал 30 сентября о замечании Глебова: «Знаем, что князь болен; чудная болезнь: после горячки сделалась лихорадка. Знаем и то, что князь просится сюда; узнали графу Петру Александровичу (Румянцеву) цену. Двор (Екатерина) уважает его теперь более князя»[364].

Вскоре императрица получила новое неутешительное известие от Потёмкина. Как видно из ее письма к императору Иосифу II[365], она надеялась на действия черноморского флота, и Потёмкин, желая встречи с турками на море, приказал контр-адмиралу Войновичу собрать флот и «произвести дело». «Хотя бы всем погибнуть, – сказано в его ордере, – но должно показать свою неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявить всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы ни стало, хотя бы всем пропасть»[366].