Светоч русской земли (СИ)

Дмитрий слушал, свесив голову на грудь. Поднял глаза. В них была печаль.

- Молись за меня, отче Сергий! - сказал он Маковецкому игумену, поднимаясь с лавки и становясь на колени, чтобы принять благословение Сергия...

Уходя из Москвы, Сергий уже знал, что князь пошлёт за ним, чтобы уладить свои мирские трудноты.

Глава 19

До осени шли пересылки с Олегом, но рязанский володетель, требуя всё новых уступок, мира Дмитрию не давал. Очередная малая государева Дума зашла в тупик, не ведая, что предположить. Не следовало посылать воинов на князя Олега, но ведь сделанного не вернёшь.

- Был бы жив батько Олексий! - сказал со вздохом Матвей Бяконтов.

Князь, до сих пор смотревший в окно на леса заречья, тут, боковым зрением, не поворачивая толстую шею, взглянул на боярина. Прохладный, полный лесных и полевых запахов ветер овевал ему лицо. И мысли текли. Батько Олексий, верно, измыслил бы какое спасение княжеству. Да где... И кто? Сергий разве?

- Сергия прошать! - сказал он вслух. И в то же мгновение трое бояр произнесли то же имя: "Сергий!" И, произнеся, посмотрели друг на друга. Если сможет кто из духовных склонить Олега к миру, то это - троицкий игумен.

Иван Мороз, переглянувшись ещё раз с Бяконтовым и Вельяминовым, повернул проясневшее лицо в сторону князя. Дмитрий сидел большой, толстый, с мешками под глазами, но руки, до сих пор брошенные в колени, ожили, сжали навершие трости. Завёл обычай ходить с тростью нынешней зимой, как занемог и раза два падал, едва не скатившись с лестницы, - не держали ноги. О Сергии прежде не думал, сказалось само, но когда сказалось уже, понял: нынешняя надежда - только в нём!

Так и было решено, и Федор Симоновский отправился на Маковец - призывать дядю снова к земному служению, о чём старец уже знал, уведал заранее.

Уведал, знал, согласился, не спорил и с Фёдором, но слабость держала. Застуженные в молодости ноги этой осенью отказывались служить. И долгих трудов, и долгих переговоров стоило убедить Сергия отступить в час великой московской нужды от своего правила - пешего, вослед апостолам, хождения по земле - и воспользоваться княжеским возком.

Уговаривали Сергия все иноки. Уговаривал брат Стефан, седой как лунь и ветхий деньми, уговаривал келарь Никон, князь много раз присылал с поминками. Выбрали, ради Сергия, самый простой, тёмный, бурой кожей обшитый возок. Уговорили. И вот он поехал, прервав свой духовный подвиг, поехал за мирским, княжеским делом и делом всей страны, если посмотреть наперёд, вдаль времени. И потому и поехал! Сложив на коленях руки, ощущая телом забытое, юношескими воспоминаниями полнящееся колыхание возка, будто он ещё там, за гранью лет, и ещё только готовится принять на плечи подвиг Отречения. В слюдяные окошки возка бьётся ветер, кружат тускло-багряные листья и уже сквозь парчовую украсу осени проглядывает предзимье оголённых кустов и сквозистых рощ, приуготовляющих себя к сумеркам осени и к хороводу снежинок над уснувшей землёй.

Сергий молчал. Молчал столь глубоко и полно, что спутники не решались его о чём-либо спрашивать и даже между собой переговаривались, почитай, знаками. Он только перед Москвой разомкнул уста, повелев везти его к великому князю. С Дмитрием предстоял разговор, без которого и до которого, Сергий не ведал ещё, поедет ли он к князю Олегу.

Глава 20

А на Москве всё - по-прежнему. Суета, которую Сергий умел не замечать, бояре, походя благословляемые, осиротелая, без старшего сына, задержанного в Орде, княжая семья. Евдокия, падающая на колени. Малыши, со смесью страха и обожания в глазах подходящие приложиться к руке. О Сергии говорено и слышано досыта. Ему поднесли крестника. Малыш гулькал, тянулся, ещё плохо видя, выпростанной из свивальников ручонкой, и притрагивался к бороде... Ох, непростая судьба ляжет перед тобой, когда ты вырастешь, княжий сын!

Прошли в домовую княжескую церковь. Сергий попросил на несколько минут оставить его одного. Стал перед божницей, замер в безмолвной молитве. Явилось Одиночество. И холод, в княжеской молельне повеяло холодом неземных пространств.