Светоч русской земли (СИ)

- Свибл приезжал, Иван Мороз, Фёдор Сабур, Бяконтовы не по раз, Семён Жеребец... Многих прегордых вельмож московских зрел я ныне у ног своих. Дак и того мало! Теперь послали тебя, игумен. Как нашкодившие отроки! Тьфу! Да ведь не воронье гнездо ограбили - княжество моё разорили! Смердов в полон увели, коней, скотину... Сколь потравили обилия! Раз, второй... Думал, уймётся... Третий! Нынче брата послал, Владимира Андреича! Воин! Пёс подзаборный!.. Помысли, старец, и виждь! Сколь велика, добра, и плодовита, и всякого обилия исполнена земля Рязанская! Сколь широка и привольна, сколь красовита собой, сколь мужественны люди её! Сколь храбры мужи и прилепы жёны рязанские! Сколь упорен народ, из пепла пожаров и мрака разорений восстающий вновь и вновь! Почто же нам горечь той судьбы, а иным - мёд и волога нашего мужества и наших трудов? Чем заслужила или чем провинилась пред Господом земля Рязанская? Не в единой ли злой воле московитов наша боль и зазнобы нашей земли? И сколь можно ещё тиранить нас?.. Дмитрий Михалыч Боброк приехал с Волыни. Воин - добрый! Куда его посылают, прежде всего? На татар? Как бы не так! Князя Олега зорить! Мир заключили. Киприан на Святой книге... Крестами клялись! На Дону моих бояр было невесть сколь. Я ему, псу, тылы охранял! Ежели какой самоуправец пограбил чего потом. Мало ли грабили на Рязани! Пошли бояр! Исправу и суд учиним по правде. Нет! Посылают меня! Гнать из Переяславля!.. А и переже того! Кажен год, чуть татары нахлынут, - московский князь на Оке стоит. Себя бережёт, гад поганый! Коломну сторожит, не украли чтоб... Воровано дак! Тохтамыша проглядели - снова я виноват? Броды ему, вишь, на Оке указал! Без того бы потопли! Волгу, вишь, перешли, а на Оке без подсказа угрязли бы! И не стыд баять такое!.. Пуще татар ничтожили мою Рязань!.. Дак вот ему! Рати побиты, сын в Орде полонён. Новгород, поди, даней не даёт. Кирдяпа у хана под него копает... Алексия схоронил. Киприана выгнал, на митрополии чёрт-те кто у его, бояре передрались... И теперь вдруг занадобился ему мир! Дак вот - не будет мира! Хлебов ему не позволю убрать! Татар наведу! Литва будет у него стоять на Волоке, Михайло под Дмитровом, суздальцы засядут Владимир, ордынцы - Переяславль, и кончится Москва! Досыти московиты Рязанью расплачивались за все свои шкоды и пакости. Досыти зорили меня, пусть теперь испытают!.. Ты не зрел, монах, разорённых родимых хором, скотинные трупы по дорогам, понасиленных жёнок, сожжённые скирды хлебов, разволоченного обилия? Не зрел своего дома, испакощенного московитом?

- Зрел! - сказал Сергий.

Олег остановил бег, вперившись в лицо радонежского игумена, вслушиваясь в его речь:

- Отроком был я малым, и ещё по велению Ивана Данилыча Калиты, когда Кочева с Миной зорили Ростов, не обошли и наш двор боярский. Окроме ордынского серебра даром, почитай, забрали, изволочили с ругательством оружие, порты, узорочье... Драгоценную бронь отцову, которой и цены не было, за так взял боярин московский Мина. С того мы, утеряв имение своё, и перебрались в Радонеж. Всю мужицкую работу попервости сами творили. Рубить хоромы, лес возить, косить, пахать, сеять, чеботарить - всё приходило деяти! И ныне я, княже, благодарен научению тому. Ведаю, почём смердам достаётся хлеб, и умею его беречь!

- Смирил себя. Что ж! По Христовой Заповеди подставил иную щёку для заушения... Но у нас с Дмитрием был договор по Любви. Я поверил ему, как брату. Принимал ли ты, инок, заушения от ближних твоих?

- Принимал! - сказал Сергий. - От родного брата своего, его же чтил, яко учителя себе и старейшего, в отца место.

- И где ж он теперь?! - почти выкрикнул Олег.

- Живёт со мной в монастыре.

- А в пору ту?..

- В пору ту, княже, я, услышав хулы, исшёл вон из обители, не сказав ни слова. И основал другую. И жил там, дондеже паки созвали меня соборно назад, в обитель на Маковец, о чём просил меня такожде и владыка Алексий... И брата своего, что мыслил уйти вон, я умолил остатися в обители, дабы владыка зла не поимел радости в братней остуде.

Олег дёрнулся высказать нечто, может, иную хулу. Смолчал, глядя на старца, который говорил негромко и твёрдо, глядя вдаль времени.

- И не ради корысти, и не ради труса, не по слабости сил человеческих стал я служить великому московскому князю!

- Почто ж?