Светоч русской земли (СИ)

Но Сергий был не скорбен, а задумчив. Смерть, даже близких, не страшила его. Смерть была переходом в иной, лучший мир. Оберегать и пестовать надо было тех, кто оставался здесь, в этом мире, по сю сторону райских ворот, тех, кто ещё - в пути. Племянник Фёдор был ещё в пути. В пути, но уже в конце дороги жизни был и он, Сергий. И сейчас, прислушиваясь к себе, Сергий отмечал движение времени, судил и поверял свою жизнь, приуготовляя её к отшествию в иной мир.

Федору вдруг так захотелось упасть в объятья наставника и выплакаться у него на груди. Но ударили в било. Сергий встал, принял от Фёдора посох и задержал на племяннике взгляд.

- И труды и муки, чадо, ти предстоят! И будь паки твёрд, яко камень, адамантом зовомый, ибо не на мне, но на тебе теперь судьба православия! И помни, что зло - побораемо, но одолевать его надобно непрестанно, вновь и вновь, не уставая в борениях!

Сергий улыбнулся, и Фёдор, минуту назад готовый зарыдать, почувствовал прилив сил. Дядя был прав! Не надо было ни рыдать, ни бросаться на грудь наставника, и ничего иного, что творят обычные люди в рассеянии и расстройстве чувств. Иноку подобают сдержанность и твердота сердца. И совместная молитва, на которую они сейчас шли с Сергием, больше даст его душе и смятённому уму, чем все метания плоти.

Ударил и стал мерно и часто бить колокол. Они спустились с крыльца, следя, как изо всех келий спешат к церкви фигуры монахов, братии и послушников, нет-нет да и поглядывая украдкой на своего игумена, к которому нынче приехал на беседу из Москвы племянник Фёдор, тоже игумен и духовник великого князя.

Глава 2

От красного кисловатого вина кружилась голова. Василий качнулся, остоявшись в сенях. Почему надо ехать отсюда в Краков, а не к себе на родину? Потому, что воевода Пётр ходит под их королём? Да и их король, Людовик, померший! Чепуха какая-то, бестолочь... Однако где тут? Он двинулся по тёмному переходу сеней, толкнулся в одну дверь, в другую... Вдруг услышал свою, русскую речь и не понял даже поначалу, кто говорил, а задело, что говорили о нём - и так, как не говорилось ему в лицо.

- А не убережём Василия? - спрашивал один из собеседников. - Пропадёт Москва?

- Почто! - ответил другой голос (и теперь узнал враз и того, другого, первого). - Буде Юрий вместо ево!

- И Акинфычи в новую силу взойдут! - со вздохом заключил первый голос, путевого боярина Никанора.

И уже что там ответил ему стремянный Данилы Феофаныча, Василий не слышал. В мозгу полыхнуло пожаром: Акинфычи! Не пото ли Свибл и медлил его вызволять из Орды? Чужая душа потёмки, и открещивался, бывало, когда намекали ему, а... не ждал ли Свибл батюшкиной кончины, дабы Юрка вместо него на престол посадить? Вспыхнуло и словно ожгло. Он прошёл, распахнув, расшваркав наружные двери. Завернув за угол и оглядевшись, нет ли каких баб близко, помочился, стоя у обмазанной глиной стены... Заправляя порты, столкнулся с выбежавшей следом прислужницей, залопотавшей что-то по-местному, он махнул рукой - не надо, мол!

В голове шумело, и качалась земля. В Кракове! И отец ещё ничегошеньки не знает о нём! Уберегут ли? Зачем в ляшскую землю везут? Вот о чём думалось ему теперь, когда он стоял во дворе, раскачиваясь и ощущая на лице тёплый ветер, какого, кажется, никогда не бывает на Руси в середине зимы!

За ним пришли и повели снова к пиршественному столу, заложником чьих-то чужих интересов. Вдруг захотелось заплакать. Ну, зачем он бежал из Орды? Чтобы ехать через горы в чужую землю, в их Краков, когда ему надо в другую сторону, домой!

Вечером он лежал, утонув в перинах, и словно плыл по воздуху, отделяясь от своего тела. Лежал, летел ли, глядя, как Данило Феофаныч снимал верхние порты, кряхтел и в исподнем молился.

- Спишь? - спросил боярин.

- Нет ещё... - ответил Василий.

- Помолился на ночь? - спросил старик.

- Помолился, дедо!

"Дедо" само выговорилось у него. Сказал и замер, но старик не удивил обращению, и это ободрило.

- Дедо! А почто везут в ляшскую землю?

- Не волен он в себе покудова, Пётр-от, не осильнел! Его воеводству-то без году неделя, второй он тут альбо третий. И мать, слышно, - римской веры.

- Это - та старуха строгая?

- Она, Мушата! При седатом сыне всё ищо правит... Вера тут у них наша, православная. Митрополию никак Филофей Коккин создавал. Ето во времена дедушки было.

- Владыки Алексия?