Светоч русской земли (СИ)

- Баял... - отозвался Стефан, не поднимая лица. - Многое баял я тебе, Олфёра! - прибавил он, со вздохом.

Варфоломей стал, волнуясь, сжимая и разжимая пальцы, уговаривать Стефана к подвигу пустынножительства, напоминать о словах Стефана... А Стефан слышал и не слышал. Он смежил веки. Слова брата обтекали его. Он не понимал даже, что и о чём говорит, упрашивает, молит его брат. Ведь всё - решено, и надо только встать и изречь: быть посему. Он встал, ощущая тяготу в теле. "Дай мне ещё подумать, помедлить, пождать!" - просил внутренний голос Стефана, а руки затягивали пояс, застёгивали пуговицы вотола, так и не снятого Стефаном давеча. Руки на ощупь искали шапку, закинутую давеча на полку.

- Пойдём к игумену! - сказал он брату, прерывая поток излияний Варфоломея, и брат смолк, встал, вытянувшись, прижимая к груди малахай.

Он уже - готов, он и в лес бы сейчас пошёл, не вздохнув и не вздрогнув, с братом, хоть ему - и вдомёк, что надо запастись дорожной справой, сухарями, кое-какой снастью, взять с собой топоры, сменную пару лаптей, кожаные поршни, посудинку...

На дворе уже - темно. Сторож бил в било, отмечая часы. С крыльца, соступив на непротаявшую землю, они окунулись в холод и тишину, в сырь весны. Небо уже - в звёздах. Ветви деревьев тянулись ввысь и в стороны. Они шли друг за другом. Похрустывала земля. Они обоняли запах свежести, воспринимаемый ими как призыв. Разговор с игуменом предстоял долгий и трудный, и надо успеть довершить его до ночной службы...

В келье игумена полутемно. Пока келейник возжигал свечи в медном кованом стоянце, братья молчали, а игумен соображал и почти догадался, о чём пойдёт разговор. Хотьковская обитель - бедна. Разорённые и только-только устраивавшиеся ростовчане почти не давали ей дохода. Скуднота наличествовала во всём. Порой недоставало воска и ладана, недоставало масла для лампад, справы и утвари. Даже в снедном обилии ощущалась постоянная недостача. Иноки в большинстве своём были к тому же убогими старцами, а трудников на обработку огородов монастыря всегда не хватало. Из-за покосов и рыбных ловлей творились непрестанные споры с владельцами окрестных земель. Хотьковского игумена порой охватывало такое безразличие усталости, что ему становилось страшно за себя.

И этот день болела спина. На литургии дважды пристигало головокружение. А теперь добивал его своим решением этот сын покойного боярина Кирилла, и разговор пошёл не так и почти не о том, чего ждал и побаивался Стефан. Игумен сидел с обострившимися морщинами лица и внимал братьям. Да он и не верил, что выученик Григорьевского затвора Стефан останется тут, в Хотьковской обители навсегда. Но уходить в лес?! Не в Переяславль, не во Владимир, не в Москву? Не к славе, не к почестям?! Новая Фиваида? Тут, у них, в засыпанных снегом до полугода чащобах? Возможно ли такое? А если возможно, то, может... Он с надеждой взглянул в лицо Стефана.

- Да, конечно, когда возможно священника, дабы служить литургию, пришлю! Да вот, хотя отец Митрофан, живущий ныне на покое невдали от обители... Он и возможет...

Да, конечно, с аввой Митрофаном он, игумен, поговорит. Старик смотрел без улыбки, ищущим взором, на двоих мужей, дерзнувших на Великое. Спросил:

- Не разучитесь говорить тамо, в лесе?

Проводив братьев, вздохнул и долго молился. То, что затеяли Стефан с братом, вызывало его уважение: вослед древним старцам земли египетской! Эко! А может, и станет Стефан со временем русским Антонием? Ну, хоть Феодосием Печёрским? Пошли ему, Господи!

Нет, он не стал ни воспрещать, ни удерживать, чего ожидал Стефан. И теперь братья уже собирали дорожную справу, дабы с зарёй выступить в путь. Пошли им, Господи!

Глава 2

- А ты способен молчать год, два, три? Или говорить только с Господом?

Стефан шагал широко, перескакивая через лесины, и Варфоломей, отвечая ему и задумываясь, то и дело спотыкался, с трудом удерживая равновесие и ускоряя шаг, чтобы догнать брата и не пропустить ни слова из того, что он говорил.

- Мы ведь будем вместе! - сказал Варфоломей.

- Я не о том говорю! - перебил его Стефан. - Греческие монахи, возлюбившие исихию, умолкали на годы, творя умную молитву, погружая себя в Покой! В Безмолвие! Ты - способен на такое?

"Способен ли я?" - думал Варфоломей, перепрыгивая через лесину.

Он не знал и не умел ответить, а потому молчал, прикидывая в душе, что бы он стал делать, оставшись в лесу в одиночестве? Главное - молиться непрестанно, в этом - спасение! А губы уже произносили священные слова. Он едва не пропустил следующего словоизвержения Стефана относительно современных греческих ревнителей православия. Не верилось даже, что эти люди живут в наши дни! Как-то там? Жара, солнце, акриды. Как же их всё-таки едят?

Лес веял холодом, под ёлками лежал снег, земля ещё не протаяла, и спать на ней нельзя, пока не разведёшь костёр, не прогреешь землю, и тогда, сдвинув тлеющий валежник, только и ложись на пепел пожоги! А там, наверно, старцы зарывались в песок? Ночью-то всё одно и у них не жарко!