- Ежели хочешь стать монахом во всей премудрости, то сперва чти "Духовные беседы" Макария Египетского! - сказал Стефан. - А также Евагрия, которого осуждали за любовь к Оригену; также "Слово подвижническое" Диадоха Фотикийского, Дорофея, а паче всего - Иоанна Лествичника и Максима Исповедника, эти тебе дадут боле всего! Фалассия не забудь, Исаака Сирина, Исихия Синайского... Говорил я тебе, лапти обуй! В поршнях ноги побьёшь! Какой дурень в лес в мягкой обутке прёт!
- Да у меня...
Варфоломей едва не зашипел, хватив ногой сук.
- Да у меня и лапти с собой взяты, дак... ты остановись хотя!
- Фёдора Едесского надо знать, "Сто душеполезных глав" Симеона Нового Богослова, - продолжал перечислять Стефан, останавливаясь и глядя на переобувающегося брата. - А вот кого у нас не достать, так это Никифора, да Григория Синаита. Оба сии - живы. И ещё Григория Паламу.
По лицу Стефана тенью прошло сожаление о невозможности досягнуть туда, в столицу православия, поучаствовать в тамошних спорах, встретиться с Григорием Синаитом или Паламой. Он вздохнул, глядя, как брат затягивал оборы лаптей.
- Сам плёл? - спросил Стефан.
- Сам! - ответил Варфоломей, расцветая улыбкой, когда Стефан прибавил:
- Добрые лапти! Таки ещё только покойный Тюха плёл! Помнишь его?
- Дак я у Тюхи и учился! - сказал Варфоломей, зарозовев и поднимаясь на ноги.
- То-то! - сказал Стефан, добавив. - Ну, пошли! Когда молишь
- А ты того достигал? - спросил младший, догоняя брата и идя с ним плечо в плечо.
- Я всего достигал! Токмо одного не возмог достичь -
Они шли по лесу, два мужика в лаптях, долгой сряде, с мешками за спиной. У каждого за поясом - топор в кожаном чехле, на поясе нож и берестяной кошель, где укрыты точильный брус, трут, кремень и кресало. Шли, изредка переговариваясь о
Кое-где в траве лезли первые подснежники. Стволы осин зеленели, и берёзки зарозовели. Вот кто-то, ломая кусты, метнулся в стороне и исчез, замолк в ельнике.
- Далеко-то от жила забираться не след! - сказал старший, сплёвывая. - По первости хоша досягнуть куда, да и иерей надобен, сам ить литургию вести не станешь.
- А ты? - спросил младший.
- Я - не рукоположен! - ответил Стефан.
Скоро показалась река.
- Гляди! Ежели тут! Рыбаки будут приставать, ушицу варить!
- То и плохо! - сказал Варфоломей.
Стефан глянул искоса на лицо брата и промолчал.
Развели костёр. И когда костёр разгорелся, вокруг уже стояла ночь, и только река светлела в берегах. Поели хлеба, взяв по сушёной рыбине. Запили травяным отваром из медного котелка, что несли с собой, черпая по очереди отвар деревянными ложками. После встали на молитву. Молились вполголоса. Уже когда, сдвинув костёр, укладывались спать, к ним подошёл, произнеся: "Мир вам!" - старец, как оказалось - рыбак. Пожаловался, что давеча были какие-то, опружили верши, порвали тетиву. "И рыбу-то, почитай не всю, раскидали по сторонам! - покачал головой. - Озорной нонече стал народ! Иных и не поймёшь: разбойники али мирские люди?"
- Христиане - мы, не тати! - сказал Стефан. - И харч у нас - свой! Так что нас не страшись, старче!
Тот пошамкал губами, что-то решил про себя, покивав головой:
- По топорам гляжу, плотники - вы, древодели. На работу какую ладите, подрядились куда ни то?
- Вроде того, дед! - сказал Стефан.
- А не то, - сказал дед, - ступайте со мной на деревню! Старуха приветит моя, налимьей ухой угощу! Да и в тепле спать-то поспособнее будет!
- Благодарствуй на добром слове, мил человек! - сказал Стефан. - Да мы уже поснидали, и ночлег готов, из утра далее пойдём, не обессудь!
- Ну, как знаете, - сказал старик. - А будете когда - заходьте! Гришуху-рыбаря прошай, то я буду. Доброму человеку завсегда рад, а ночлег с собой не носят!
Дед удалился.
- Налим ноне - икряной! - сказал Стефан, зевая и крестя рот. Варфоломей промолчал. Скоро улеглись на тёплое, прижавшись спинами и накрывшись одним зипуном, а другой подстелив под себя.