Светоч русской земли (СИ)

Другой кивнул. Братья привыкли работать вместе и понимали друг друга до слов. Достали железные оковки для лопат. Застучали, чавкая топоры, и вот уже первое дерево, накренясь, пошло к земле, ломая подлесок. Варфоломей стал колоть клиньями ствол, собираясь ладить два заступа, себе и брату. Стефан прикидывал, где пойдёт канавка, дабы отвести воду от будущей хоромины. Хижину затевали небольшую, только влезть. Так будет теплее, да и дров потребуется меньше! О дровах думал и тот и другой. Стефан тюкнул по поваленной сосне. Вонзил топор в ствол, пробуя. Ель гниёт сразу, вся становясь серой и непригодной для дела. Берёза, мало полежав, трухлявеет в коре тоже вся. Сосна же гниёт частями. А даже для хижины - много чего надо! Порожек там, иное что, лавки... Как раз по ширине бы и подошло!

Они трудились не прерываясь, в поту и смоле. Вот потянули волоком большой замшелый камень. Вот чего-то ладили, раскопав дернину. Первые дерева будут положены на камни, на землю, а следующие ряды пойдут с выносом, чтобы под хижину не заливалась вода. Потому и нужна канавка! Возились, изредка утирая пот (зипуны сброшены, работали в рубахах), и наконец, всё расчистив и приготовив, сели передохнуть. Всё! Теперь надо идти, искать деревья. Невеликие - коня нет, а без коня рослого дерева и не притаранить. Но о коне молчат. Подвиг начинался здесь, в поту и грязи, в пристающей к лицу шелухе сосны, с усилий до предела мочи. Слава Богу, оба умели работать, и никому из них не надо объяснять, что к чему. Ели в сухомятку, запивая ржаной хлеб речной водой. Потом встали и, сгорбив плечи, отправились за деревьями. Скоро на небольшом отдалении от места началась частоговорка двух топоров. Крякало и шумело, падая, первое дерево. Подошли ко второму, третьему. Ствол обрубали канавкой вокруг, и срубленное дерево оканчивалось полукруглым обрубом, который, подровняв, так и оставили. А стены будут класть с выносом, каждый верхний венец шире предыдущего, чтобы вода не стекала по брёвнам, не мочила сруба, заливаясь в пазы.

- Всю эту мелочь - на дрова! - сказал Стефан, кивая на гору обрубленных ветвей и вершинок.

Молчали, работали, пока не начинало темнеть в лесу и уже плохо видать, куда надо ударить топором. Вечером ладили костёр, варили "укроп", хлеб и рыбу заедали теперь горстью прошлогодней клюквы, которую собрал под горой Варфоломей, осматривая окрестность в минуты отдыха. Загорались звёзды. Пронёсся над головами лунь. Издали донёсся голос филина. Лес жил своей жизнью, а уработавшиеся за день боярчата сидели у костра, ожидая, когда прогорит главное пламя и можно будет, сдвинув валежины, приготовить себе место для ночлега.

Ночь.

- Стёпа! А как это - собрать ум в сердце? Што для этого надобно?

Они лежали у костра, голова к голове, в шалаше из лапника: только заползти! Накрапывал дождь. Блики костра выхватывали из темноты то ошкурённую груду брёвен, то холмик нарытой земли, то кучу мха. Во тьме, под ёлкой, спрятан плотницкий снаряд: две деревянные лопаты с железными оковками, топоры, тесло, скобель, кочедыг, ножи и долота. Там же - мешки со снедной справой, и две в бересту и полотно увязанные иконы: "Николай Угодник" и "Богоматерь", - едва ли не единственное, что у Вароломея осталось от боярского наследства, доставшееся ему после смерти родителей. Даже крест на груди у него не серебряный, а медный.

- Как тебе сказать? - сказал Стефан. - Во-первых, ото всего отвлечься, всё позабыть, потом вроде бы наступает пустота или головокружение. И тут, в груди чуешь тепло, разогревается сердце, а далее и наступает феория...

- И начинаешь видеть Фаворский Свет?! - подсказал Варфоломей, у которого сразу прошёл сон, разгорелся взор, и пересохло во рту.

Стефан помолчал, потом сказал:

- Не ведаю... Спи! День тяжек грядёт! До того, чтобы видеть Свет, не доходил. Не получалось у меня! - признался он.

И хорошо, что Варфоломей молчал. Любое слово уязвило бы Стефана. Братья уже помолились. Варфоломей про себя читал часы. Он даже не замечал смущения брата, он - счастлив. Он и молчал потому, что боялся расплескать это чувство наполненности души, заключённой в шелест обложного дождя.

Сверху не слышалось ничего, кроме шороха опадающей капели. Вот струйка дождя просочилась, и закапало.

- Не трожь! - сказал Стефан. - Тронешь - польёт, не остановить будет! Отверни зипун. Вот так... И спи!

Варфоломей улыбался в темноте, а сверху шуршал дождь. Варфоломей, отстраняясь от капели, прижимался вплотную к телу брата. Хорошо бы, думал, Стефан остался с ним! Наконец согрелись ноги, и его утянуло в сон. Только шуршало сверху, гася прочие звуки. Да огонь костра, свиваясь, не выдержав состязания с влагой, низился, уходил под бревно, наваленное на костёр сверху, в набитый под него валежник, и то вспыхивал, то угасал под голос дождя.