- Стёпа, - спросил Варфоломей. - А ещё какие отличия меж нами?
Он слушает в два уха. Едва ли не вся его учёность почерпнута из рассказов брата. Иногда только спросит: а кто такой - этот Климент? И запоминает разъяснения Стефана.
Вот и сейчас, когда Стефан цитировал на память слова Максима Исповедника: "Смысл и образ бытия
Свобода, право быть собой, никогда никому не давалась без труда. За неё приходится платить, нередко - жизнью. А уж скуднотой, великими трудами, поношением от властей - едва ли не всегда. И двое боярчат, что истязают себя работой в лесу под Радонежем, делают это не по принуждению, и не по прихоти. Они ищут свободы. Ищут прикосновения к
***
Это был для них обоих великий день. Осмол положили на камни и глину. Из расколотых пополам и отёсанные с одной стороны плах сложили пол. На выпуски положили первый венец. Работали, чувствуя один другого без слов. Рубили запойно. "И-эх!" - очередное бревно скользило по слегам, подхватывалось в два топора, зарубалась передняя и задняя чашки. Двоезубой "чертой" отмерялся, процарапывался след в нижнем бревне. Бревно откатывали, в два топора со сторон проходили паз. Ложили мох. Садили бревно. Пристукивали обухами, и вот уже другорядное скользило по слегам. Его слегка поворачивали, садили, прочерчивали, вырубали чашки и паз, и всё повторялося снова, только комель другорядного дерева каждый раз ложился на более тонкую вершинку предыдущего. Тяжкая - она, работа плотника! Хижина Варфоломея, как и келья, была не больше деревянной бани. И вот уже ладили подмостья, и вот уже оставили крохотное, в полтора бревна, оконце, что позже затянут бычьим пузырём. Вот уже дошли и до стропил, оба лба выложены из брёвен, удерживаемых переводами. Вот уже и отесали брёвна на кровлю, пошла в ход береста, в хижине сотворили потолок из тонкого круглого накатника, и его, промазав глиной, засыпали муравейником, наношенным в первые дни, пока муравьи сидели в подземных норах. Воздух звенел писком комаров, спать в хвойной берлоге становилось всё труднее, но вот уже вставили на подпятниках дверь и прорублена, приготовлена вторая. Рыба давно кончилась, досасывали последние корки хлеба. Оба спали с лиц, почти чёрных от смолы и грязи, щёки втянуло, и только глаза блестели. Но хижина - готова! Застлана кровля, поделаны лавки, сработан стол, полица, выведен дымник. Осталось сложить печь, и можно жить. Братья посмотрели друг на друга. Попрятали лопаты, ещё кое-какие орудия, кроме топоров. Топор - слишком большая ценность.
- Не то помрём! - сказал Стефан.
Варфоломей молчал, понимая правоту Стефана. Братья уже третий день питались прошлогодней клюквой. Тронулись в путь. Впереди Радонеж, где они ладят быть к вечеру, баня, еда, тёплая постель, хлопотливая хозяйка в доме брата.
Глава 4
Катя, увидев деверьев, всплеснула руками. Кинулась топить баню, достала из печи вчерашние щи. Пётр, явившийся спустя час, тоже стал хлопотать.
- Мы к тебе - на час малый! - сказал Стефан. - Выпариться да снеди набрать, не зазришь?
Пётр замахал руками: что вы, что вы!
- Скит кладём, - сказал Стефан. - Порешили так...
Малыши обступили, сначала опасливо, лесного дядю, но вот уже полезли на колени к Варфоломею, Ванята стал теребить его за бороду. Стефана дети опасались и только посматривали на него издали. Наконец Климушка, зарозовев, подошёл к отцу - узнал-таки! А Ваня был занят дядей и не сходил у него с рук. Топилась печь. Хозяйка замешивала тесто. Мир и уют этого дома заставил на миг обоих ужаснуться своим трудам.