- Уходи! - сказал он. - Повелеваю тебе! - И, подняв крест, стал читать: "Возвеселихся о рёкших мне: В дом
Волк, заворчав, встал и, оглядываясь, удалился в лес.
После Варфоломей так и не сумел понять: то ли зверь был или бесовское наваждение? И если зверь, то почему на него так подействовала молитва?
Он впервые молился в церкви. Пустой, не освящённой, без икон! Поставив перед собой на престол, ещё не готовый, не освящённый, не обвитый вервием и не застланный антиминсом, дарённый Онисимом медный крест, молился, забыв обо всём, уйдя в себя и молитву, и чувствуя, как в груди разогревается и растёт тепло.
-
Впереди дожди, потом зима, ничто ещё толком не готово, не собран снедный припас, даже не нарублено и не наношено дров на зиму, но он верит! А ведь
Глава 5
Алексий, нынешний наместник митрополита Феогноста, был гневен.
После того как Ольгерд взял Вильну под братом Евнутием и, в союзе с Кейстутом и Любартом, составив триумвират среди прочих Гедиминовичей, утвердил в Литве свою власть, равновесие, установленное на русской равнине стараниями Калиты, грозилось рухнуть в ничто. И Тверь, и Нижний Новгород грозили подняться против Москвы. Великое княжение качалось на волоске, и если бы не любовь хана Джанибека к Симеону, неизвестно чем бы окончилась для Руси ордынская смута, восставшая там со смертью Узбека. А тут ещё и Новгород, и Рязань, и свейские немцы, и орденские рыцари, и церковные смуты в Великом Новгороде и Твери, и если теперь Ольгерд повернёт полки на Русь... И если тогда константинопольская патриархия откачнётся от московских володетелей и возложит свои упования на Литву... Дело покойного Ивана висело на волоске!
И как нелепо, как не вовремя князь Симеон затеял развод с Евпраксией, грозящий возмутить многих тяготевших доселе к Москве смоленских и северских князей и уничтожить, обрушить здание московской государственности! Всё - дымом! Всё - прахом! А тут ещё при ревизии Богоявленского монастыря обнаружились такие упущения, которые грозили ниспровергнуть и монашескую жизнь, похерить идею иночества на Москве!
Старец Геронтий был едва ли не один достоин монашеского звания на весь монастырь, и за время его поездок то во Владимир, то в Переяславль, то в иные города и по волости обитель стала домом вечернего отдыха, а не вместилищем страждущих
Он с отвращением вспомнил свой давний спор с византийским патриаршим клириком, прибывшим на Москву. И как он тогда "метал бисер" - говорил об исихии, о чувственном постижении
Ему, этому гладколицему, ухоженному, с расчёсанной бородой греку место секретаря при патриархе и личное благополучие были важнее богословских споров... И как он тогда спросил Алексия с улыбкой: а что, если Ольгерд примет православие? Не станет ли Литва, а не Русь православной державой!
Тогда, в споре, присные поддержали Алексия. Но вот он видит сейчас осильневшего Ольгерда, как и предсказывал византиец, а на Руси всё - вдрызь и врозь: безграмотные сельские иереи, неотличимые от крестьян, падение монастырских нравов, что в Пскове и Великом Новгороде уже способствует возбуждению прежней богомильской ереси... И рознь князей, и дело боярина Хвоста Босоволкова, обида Вельяминовых, борьба боярских самолюбий, - как скрепить всё это расползающееся людское сонмище? Где - люди, способные к