Прибежал Онисим, всплеснул руками и расцеловал братьев, вывалив ворох новостей: и о радонежском наместнике, и о родне, и о князе Симеоне Гордом...
Но вот уже баня - готова. И оба отправились туда, унырнуть в пар и на тот "час малый" забыть о грядущей тягости трудов. Натирались щёлоком, скребли головы, тёрли друг другу спины. Грязь отмякала, слезаза клочьями. Парились до одури. Катерина уже простирнула их рубахи и исподники, опрелые портянки выбросила, достав новые, принесла чистые рубахи и ждала к ужину, и ждали гости, тормосовская и кирилловская родня. Ждали ратоборцев, подвижников. Братья, порешившие уйти иноками в лес, тут для всех смотрятся героями, избранниками, чуть ли не мучениками. Едва утолили первый голод, посыпались вопросы: как там и что? Кто-то вспомнил, что на Маковце "водит", и братья, переглянувшись, осознали тот, давний уже случай, когда и тому и другому послышался голос брата, зовущий к себе, хотя ни Стефан, ни Варфоломей не окликали друг друга, да и были в иных местах. Иной докуки от нечистой силы они пока не слышали.
- Ну, дак двое! Да с молитвой! - объяснил Онисим ближникам и родне. - Он-то, бес, креста завсегда бегает!
Ну и, конечно, кто-то из баб "запел":
- Не дожили батюшка-то с матушкой, поглядели бы, каких сыновей
И уже посетовали:
- Что ж так далеко забираесси! Хоть бы и помолить
Гости пили пиво. Братья - травяной взвар, сдобренный сушёными яблоками и малиной. Уминали гречневую кашу, сдобренную коровьим маслом, хлебали уху из окуней. Ели так, как уже давно не ели, отказываясь только от мясных блюд...
И долго ещё звучали голоса, толковня, песни, когда уже братьев отвели в холодную горницу спать на сенниках, набитых овсяной соломой, под овчинными тулупами. После сыри, мокряди и всякого лесного неудобия - царская постель! Пётр сказал, сдвинув брови:
- Спите! А завтра я вас с конём провожу до места! Коня навьючим, пройдёт! Хижа у вас - готова, дак теперича чего-нито и на постелю нать! И печь помогу вам сложить!
Он ушёл, прикрыв дверь. Братья лежали в темноте, думали. Они уже помолились на ночь и намеревались говорить об
Катерина и Пётр уговаривали погостить. Но - распускаться нельзя! Впрочем, Катя пекла всю ночь, проводив гостей. Братьям наготовлен короб печева, кулёк с сушёными яблоками, туес мочёной брусники. Онисим принёс мешок вяленой рыбы. Сам руками замахал: "Не я один! Все собирали! Не возьмёте - обидите народ!" Ну и мука, и соль, и даже постное масло в глиняной корчаге. Сверх всего того ряднина, сменная лопоть и овчинные полушубки, по уверению Петра - их, домашние, и, мол, никому более не нужные тут. Да сверх того и котёл - вмазать в печь (которая ещё не сложена). Всё это погрузили в перемёты, уместили на спине и боках лошади. И, закусив, вздев на плечо котомки, набитые снедью, они тронулись в путь. Трое. Пётр - то подножие, на котором утверждался духовный подвиг. Катя напекла пирогов с брусницей, грибами и капустой. И всё это братья съедят, пока строят свой монастырь!
Варфоломей к горе Маковец подходил с опаской. Казалось - ничего нет, сожгли и хижину, и им надо будет искать иное место либо рубить всё снова. И когда поднимались, Варфоломей аж привставал на цыпочки. Слава
Утром начали с навешивания двери. Скобы для этого принесли из дому. Долго подгоняли, наконец, все трое остались довольны. Приладили запор от зверя. Не ровен час, воротишься из лесу, а у тебя в гостях - топтыгин, ревёт и не желает выходить! Когда молились, Пётр стоял рядом, тоже шевелил губами, но молитва не давалась ему. Переминался, изнемогал и взялся разводить костёр.
За два дня хижину закончили, и камней наволокли, и глины. И уже дымок пошёл из дымника. Тут Пётр собрался домой: "Весна, не обессудьте, браты!" Перецеловались.
- Не заблудись!
- По затёсам найду!
Пётр взгромоздился верхом и погнал коня в лес, махнув рукой на прощание.
- Ну, теперь келью! - сказал Стефан, а Варфоломей лишь склонил голову.
Теперь работали осмотрительнее, устроили покаты, долго выбирали и метили деревья, учитывая всё: и куда ляжет, и как волочить.