Светоч русской земли (СИ)

И снова зазвенели, завакали топоры, плотницкий перебор далеко раздавался по лесу. А дни шли, и уже отцвела верба, и вылезли ландыши, и птицы уже вывели птенцов, и в полный лист оделись берёзки. А братья всё валили и таскали стволы. На келью уже с избытком, но, не сговариваясь, решили натаскать и на церковь. Гора лесу всё росла, и уже давно кончилось печево, и братья пекли, скупо тратя масло, ржаные лепёшки и гречишные блины.

Наконец наступил день, когда оба вышли из леса и пошли к хижине. Стефан давно вертел в голове, как поставить келью, чтобы был переход из одной хоромины в другую. На остережение Варфоломея о возможном пожаре Стефан отмахнул рукой:

- Ну, ты тамо вон поставишь! А ветер падёт, и всё одно: то и другое сгорит! Лучше помысли, как ты по сугробам, - ну, не ты, мы с тобой! - поправил себя, - будем по сугробам лазать отсель в ту келью! Ну? То-то! Можно даже две двери навесить, и переход - вот так! И тепло будет, твоя хижа не выстынет той порой!

С молитвой заложили первый венец. Келью срубили быстро, украсив её рубленым подзором и узорными выпусками под стрехой, вынесенной вперёд кровли. Соорудили косящатое красное окно, оконную раму затянули бычьим пузырём. Наконец Варфоломей смог в любовно сделанный ковчежец вставить свои две иконы и медный крест, вручённый им Онисимом.

Взялись за церковь. Церковь рубили малую. На двоих, почитай, рубили. Но соорудили высокий подклет, где сделали кладовую, вывели лестницу с кровелькой, и только уже когда добрались до оконных колод, Стефан сказал:

- А за антиминсом надобно в Москву идти, к Феогносту. Хотьковский игумен не вправе того разрешить! На новую церкву надобно благословение высокопреосвященного! Ладно! - сказал он, бросив брату. - Крест не вывели, дак рано баять о том!

Церковь рубили клетью. Только когда дошли до верха, задумались о том, что следовало кровлю церкви выводить круче. А ещё главка, ещё маковица луковкой, а ещё крест - понадобились подмостья. Решили сначала срубить главку с крестом, покрыв луковицу осиновым лемехом, а потом уже сводить кровлю.

Лето близилось к завершению. Потемнела зелень берёз. Осины под ветром отдавали звоном отвердевшего листа. Выколосились травы, вывелись птенцы в гнёздах, что сооружали крылатые насельники леса в те же сроки, что и братья свою хижину. Подходил и проходил август, но постройка близилась к завершению. Уже Варфоломей мастерил узорный охлупень с крестом. Уже натёсан лемех, которым они закроют кровлю храма на второй слой. Уже опушена осиновым лемехом, протянувшаяся ввысь луковичная главка. Братья сидели, отдыхая, на отёсанном бревне и Варфоломей решился спросить: в чью честь, какого святого, будет именована срубленная ими церковь?

Дул ветер. Стефан накинул на плечи сверх влажной от пота рубахи зипун. Он покусывал травинку, медлил, сплюнул травинку и сказал, поглядывая в заречную сторону, где сейчас на голубизне небес проплывали вереницы облаков:

- Не терзай ни себя, ни меня, и не прошай о том, что знаешь! Мать тебя ещё в утробе носила, когда ты трижды прокричал во чреве, на всю церкву, бают. Тогда же тебя и нарекли учеником Святой Троицы, ещё до рождения! Ещё и пастырем многих именовали. Так что по воле Бога надобно церкву освятить во имя Святой Троицы!

Стефан как бы устранил от выбора себя, но Варфоломей не заметил этого. Он низил взор, лицо горело огнём.

- И я так думал, Стёпа! - сказал он. - Всю жизнь! Но как ты старший... заместо отца мне, дак потому... послушания ради... - Он, смутившись, замолк.

- Ладно! - Стефан встал, хлопнув по плечу брата. - Не надо! Не сумуй! Пойдём лучше охлупень подымать!

Они трудились ещё сегодня, и завтра, и третий день, довершая самую тяжёлую работу. Наконец подошло то, чего Варфоломей ждал уже давно, страшась. Они стояли, любуясь своим детищем, и так не хотелось думать о начальстве, хлопотах, воле власть имущих! Но всё это надо, дабы утвердить созданное ими в миру.

- Довершишь сам? - спросил Стефан, затягивая пояс зипуна. - Смотри! Со священниками приду!

Они троекратно расцеловались, и Варфоломей смотрел, как сероваленая свита брата исчезала в кустах. Сегодня вечером ему быть хозяином: одному топить печь, одному молиться, одному думать, и уже некому пересказывать ему будет творения святых отцов древности, как то делал Стефан едва ли не каждый вечер, уже лёжа в постели. Спали на полу, насушив для матраса травы, которая шуршала, уминаясь, когда укладывались спать. До того, чтобы срубить себе встроенную кровать, руки не доходили.

Утром, выйдя из двери хижины, Варфоломей обнаружил волка, усевшегося у крыльца церкви и уставившегося на подходившего к нему человека. Варфоломей остановился, заметив, что зверь напружился.