Прекрасно понимая и тонко чувствуя детали, Кох патологически не способен воспринимать происходящее в целом. Недаром он инстинктивно стремился изучать именно части: экономику города (причем небольшого), но не макроэкономику страны. Это качество сделало Коха незаменимым в ходе реформ, когда либералам объективно было необходимо крушить целое, прикрываясь решением частных наболевших проблем.
Но частичность восприятия отнюдь не исчерпывает феномен «Коха без палочки».
Ум, наблюдательность, эрудиция и чувство стиля (пусть и граничащего порой с блатным) расплющены поразительной морально-этической глухотой и откровенным самодостаточным эгоизмом в удивительно плоское и пошлое, в прямом смысле слова вырожденное пространство.
Строго говоря, это не столько ум, сколько разносторонняя, хаотично нахватанная и запутавшаяся сама в себе эрудиция вместе с чувством стиля, которую Чубайс, – гений железной поверхностности, – путает с глубиной как к совершенно не известным ему явлением. Недаром Кох уже в пожилом возрасте называет себя «Аликом» – уничижительно не из ложной скромности, а из инстинктивной немецкой точности.
Вот как он сам одной элегантной фразой подводит итог собственной жизни и раскрывает её смысл, вполне для него достаточный: «Мне было противно жить в Советском Союзе. Это меня заставило войти в группу товарищей, которая превратила Россию в капиталистическую страну, в которой мне теперь жить намного приятней.»
Ограниченность интеллекта Коха ярко демонстрирует фактическое обвинение в соучастии в убийстве Немцова Ксении Собчак. Это-де принцесса питерского клана, уличив Немцова в трусости, тончайшим психологическим расчетом выманила того из уютного безопасного Израиля в отвратительную Москву, под пули кремлевских киллеров.
После убийства Немцова Кох не только поучаствовал в либеральной «гонке на лафете», вместе с Гудковым– и Собчак-младшими торжественно сообщив белоленточной тусовке о своем трепетном опасении стать следующей жертвой, но и пообещал «очередную волну роста цен» и, соответственно, начало массовых политических репрессий уже в августе 2015 года, удешевление нефти до 20 долларов за баррель (разумеется, из-за политики Путина, из-за чего же еще?) и полный отказ Европы от российского газа уже через пять лет.
Трудно избавиться от ощущения, что ему и сейчас, как во время приватизации, действительно безразлично, что говорить и какую ахинею нести: тогда нужно было «дербанить» народное имущество и передавать его куски в правильные руки, а сейчас – плевать в правильную сторону: в угрожающе для Запада задумавшуюся о своих правах и интересах Россию.
Правда, нельзя забывать и о том, что в полемике Кох с удовольствием использует и шокирующую оппонента грубость, и по-чубайсовски откровенную наглую ложь (на чем его неоднократно ловил, например, Илларионов).
Прелесть Коха – в его патологической, не сознающей себя и ни на кого не оглядывающейся искренности. Разоблачающей далеко не только его, но и всех его подельников, весь либеральный клан. Подобно немецким солдатам, без тени стеснения перед белорусскими, украинскими и русскими крестьянками раздевавшимися у деревенских колодцев догола, чтобы вымыться на удушающей июльской жаре 1941 года, Кох не считает нужным сдерживать самопроизвольный поток своей искренности оглядкой на чьи-либо мнения и тем более чувства. Его хамское отношение к людям удивительно органично.
Именно благодаря этому он войдет в историю.
В 1998 году в интервью русскоязычной американской радиостанции он радостно, по-детски счастливо смеялся над безрадостным положением России, её унижением и неизбежным, по его мнению, превращением в сырьевой придаток Запада. Сама мысль о том, что Россия не имеет никаких перспектив и никому не нужна, насколько можно судить, водила недавнего вице-премьера этой России в состояние безудержного, неконтролируемого восторга. Возможно, он просто считал трагедию нашей Родины и нашего народа своим личным достижением.
Чубайс не случайно незадолго до этого назвал Коха (по собственному выражению того – «продавца родинки») «истинным патриотом России». Скорее всего, он не лукавил: просто таково либеральное понимание «истинного российского патриотизма».
В январе 2002 года, подтверждая свое отношение к России, выраженное в том интервью, Кох назвал русский народ «так называемым». А впоследствии добавил: «Самым актуальным для России вопросом является то, что инстинкты нашего народа-богоносца самоубийственны.» Для понимания: под «инстинктами» имелось в виду неприятие этнической преступности, именуемое либералами «недостатком толерантности». (Это классический ход либеральной пропаганды: устроив чудовищную социально-экономическую катастрофу, повлекшую за собой вымирание страны, либералы заявляют, что выходом из положения является не прекращение их политики отказа от развития, объективно ведущей к вымиранию населения, а замещение этого населения инокультурными, часто не желающими, а порой и не способными интегрироваться мигрантами.)