Священная земля

И снова вскрикнул. Елифаз был прав, более чем прав. Соклей без малейшего труда держал над соленой водой голову, плечи и ступни. На самом деле, когда он пытался опустить торс поглубже, другие части тела, напротив, поднимались из воды. Пока это были лишь его длинные ноги, Соклей не беспокоился, но когда показались чресла, ему пришлось прикрыть их рукой, чтобы не оскорбить какого-нибудь иудея, решившего поглядеть, чем занят чужеземец.

— И как оно? — крикнул Аристид.

— Наверное, самое необычное ощущение в моей жизни, — ответил Соклей. — Все равно, что возлежать на симпосии, только нет никакого ложа и вода не сопротивляется, если я надавлю посильнее. И она изумительно теплая. Хочешь попробовать, когда я выйду?

— Возможно, — ответил моряк. — Я не хотел, но притащиться в такую даль и не попробовать было бы глупо.

— Я с тобой согласен, — ответил Соклей, — но кто-то может считать и иначе.

Примерно через четверть часа Соклей вышел из Асфальтового озера и поспешно натянул хитон, чтобы не оскорбить местных жителей. Забавно, что в половине плетра от него одевался иудей, совершенно никуда не торопясь.

Насколько успел заметить Соклей, иудей был обрезан. Жаль, что нельзя рассмотреть поближе — у Соклея не укладывалось в голове, зачем подвергать себя такой болезненной и обезображивающей процедуре. Иудей, вероятно, сказал бы, что так повелел его бог, поскольку так здесь объясняли буквально всё. Но зачем богу так метить своих людей — загадка.

Аристид скинул свою тунику и вошёл в воды Асфальтового озера. Как и Соклей, он вскрикнул от удивления.

— Да тут можно отталкиваться одним пальцем! — крикнул он. — И ни за что не утонешь.

— Да, но можешь превратиться в соленую рыбу, если просидишь в воде слишком долго, — ответил Соклей. Солнце быстро высушило воду на руках и ногах, оставив соленую корку. Кожа зудела гораздо сильнее, чем после купания во Внутреннем море, а когда он почесался, соль стала жечь. — Нам нужно ополоснуться в пресной воде, когда вернёмся в гостиницу, — сказал Соклей.

— Без сомнения ты прав, — сказал Аристид, — а потом?

— Потом мы вернёмся в Иерусалим, — ответил Соклей, — а оттуда — в Сидон. А оттуда… — он и Аристид произнесли это слово хором, — на Родос.

* * *

Впервые за всё путешествие Менедем ощутил, что устал. Всё намеченное в Сидоне, он выполнил. Обычно это значило, что "Афродита" может идти в другой порт, дать ему новое дело. Но не здесь, не сейчас. Он не мог уйти, пока не возвратились Соклей и его эскорт.

То, чем он чаще всего занимался, если скучал в портах, он делать не мог из-за данной кузену клятвы не затевать интрижек ни с чьими чужими жёнами в этом торговом сезоне. А когда Эмастарт сама полезла к нему, Менедем совсем впал в уныние.

Визит в бордель тоже не дал того, чего он искал. Не то, чтобы он плохо проводил время, нет. Но он тратил и время, и серебро, не получая взамен ничего, кроме воспоминаний. А учитывая, сколько раз он всё это проделывал и как много городов на Внутреннем море, Менедем сомневался, что через несколько лет, а то и через несколько дней, эти воспоминания будут для него что-либо значить.

И развлечься в Сидоне сложнее, чем в полисе, полном эллинов. Финикийский город не мог похвастать театром. Менедем даже не мог скоротать время на рынке, как сделал бы в полисе. Эллины постоянно ходили на агору. Люди там встречаются, делятся сплетнями и разбираются с делами более важными. Менедем даже представить не мог эллинский город без агоры.

В Сидоне всё было иначе, это он понял сразу после прибытия. Для финикийцев рыночная площадь — это просто место торговли. Да будь даже всё иначе, незнание арамейского отрезало Менедема от городской жизни.

И уж конечно, он не мог пойти потренироваться в гимнасии, поскольку гимнасиев в Сидоне имелось не более, чем театров. Гимнасий — место, где упражняются голыми, а как может быть иначе? Но финикийцы не ходят голыми. Насколько Менедем понимал, они не упражнялись и не старались держать тело в достойной форме. Те, кто занимался тяжёлой работой, казались подтянутыми. Но более обеспеченные и ведущие сидячую жизнь, толстели. Менедем подозревал, что если бы они не прикрывались от лодыжек до шеи, то выглядели бы ещё менее привлекательно.

В конце концов, Менедем подыскал таверну, где пили македоняне и эллины Антигона. По крайней мере, там он мог говорить, и, что важно, на родном языке. Это помогало ему, но и только.

— Весёлые там ребята, — сказал он Диоклею утром на "Афродите". — Я и не знал, что с ними так славно, пока не провёл время, слушая их разговоры.

— Кто, солдаты? — фыркнул келевст. — Я бы сказал тебе, шкипер.

— Я согласен, когда они рассказывают, как провернуть меч в чьём-то животе, чтобы точно убить — это просто профессиональный разговор, — продолжал Менедем. — Убивать врагов — их работа. Но когда они начинают обсуждать, как лучше пытать пленного, чтобы тот выдал, где серебро… — он содрогнулся, несмотря на жару.