Священная земля

— Если это все, что ты можешь сказать, лучше уж не раскрывай рта, — сказал он, и Москхион загоготал, довольный произведенным эффектом.

— Я могу попросить хлеба, вина или женщину, — вклинился практичный Аристид. — Что ещё нужно? — Он выучил пару полезных фраз и больше его ничто не интересовало.

— А ты, Телеф? — спросил Соклей. — Ты хоть что-нибудь запомнил?

— Только не я. Я не собираюсь издавать звуки, как будто подыхаю от удушья. Когда вернёмся к Итрану, снова попробуешь затащить Зильфу в постель? Думаешь, на этот раз получится?

Соклей попытался сохранить достоинство:

— Понятия не имею, о чем ты. — Он надеялся, что не покраснел, или что хотя бы борода скрыла внезапный румянец. Откуда моряки узнали?

По сравнению с хриплым, бесстыдным смехом Телефа арамейская непристойность Москхиона казалась совершенно невинной.

— Без обид, но конечно знаешь. Думаешь, мы не заметили, как ты мечтаешь о ней? Да ладно! Я тоже считаю, что на этот раз все получится. Ты ей нравишься, уж поверь. Иногда они просто скромничают, вот и все. Надо только надавить посильнее, и получишь, что хочешь, — он недвусмысленно покачал бёдрами.

Москхион и Аристид согласно склонили головы. Соклей задался вопросом, означало ли это, что его шансы действительно высоки, или просто все трое ошибаются?

"Скоро узнаю, — подумал он. — Должен узнать". Награда стоила риска. Внезапно он начал понимать Менедема лучше, чем хотелось бы. Как же теперь бранить его, если знаешь, почему он так поступает?

Соклей попытался уговорить себя, что, в отличие от брата, он ничем и никем не рискует, пытаясь выяснить, пойдет ли Зильфа с ним в постель. Но, также в отличие от Менедема, он учился в Лицее и знал, как бороться с самообманом. Он прекрасно понимал, что лжет самому себе. Утешительно и приятно, но лжет.

Что, если Зильфа рассказала Итрану, что Соклей пытался её соблазнить? Что тот сделает, когда родосцы снова появятся на его пороге? Не захочет ли размозжить Соклею голову кувшином вина, или проткнуть его копьем или любым другим оружием? Предположим, что все наоборот. Предположим, Итран на Родосе неподобающе отнесся к жене Соклея (если бы у него была жена). Что бы он сделал с обидчиком? Нечто такое, что тот запомнит на всю жизнь, долгую или короткую.

И тем не менее, Соклей повел моряков с "Афродиты" в гостиницу, которую они покинули всего несколько дней назад. Пробираясь по узким извилистым каменистым улочкам Иерусалима, он говорил себе, что это безумие. Время от времени ему приходилось спрашивать у прохожих дорогу, подкрепляя просьбу крошечными серебряными монетками. Никто не схватил его за тунику и не закричал: "Не ходи туда! Наверное, ты и есть тот влюблённый иониец, которого поклялся убить Итран!" Соклей решил, что это хороший знак, хотя и признавал, что снова пытается себя обмануть.

— Вот та улица, — сказал Аристид, когда они, наконец, свернули на нее. — Мы только что прошли бордель, и впереди гостиница Итрана.

— Да, это она, — глухо отозвался Соклей. Его сердце выскакивало из груди, живот скрутило. Он чувствовал, что совершает ужасную ошибку. Соклей открыл рот, чтобы сказать, что нужно пойти в другое место.

Но было слишком поздно, из дверей вышел сам Итран с корзиной мусора и вывалил его на улицу рядом со входом. Он собирался вернуться внутрь, но заметил приближающихся к нему четверых родосцев. Соклей сжался и прикинул, не достать ли лук Менедема, хотя он не успел бы натянуть тетиву, и уж тем более выстрелить, прежде чем Итран ринулся к ним.

Но вдруг хозяин гостиницы… помахал им.

— Радуйтесь, друзья мои, — закричал он по-гречески. — На Асфальтовом озере все прошло благополучно?

— Неплохо, благодарю тебя, — ответил Соклей, беззвучно выдыхая от облегчения. Что бы ни произошло, Зильфа ничего не рассказала.

— Останетесь на пару дней? — с надеждой спросил Итран. — Мои старые комнаты свободны. — Соклей понял, что тот хотел сказать "ваши комнаты".

— Благодарю, — сказал он и кивнул, как делали в здешних местах. Перейдя на арамейский, он добавил: — От всего сердца благодарю тебя, мой господин.

— Я твой раб, — также по-арамейски ответил Итран. — Проси, что хочешь, и оно будет твое.

Арамейский был просто создан для цветистых обещаний, которые никто не собирался выполнять.

Интересно, что было бы, если бы я сказал: "Пусть твоя жена греет мою постель до отъезда в Сидон, — подумал Соклей. — Хотя нет, не интересно. Разница между любезными обещаниями и реальностью стала бы очевидной в одно мгновение".

Пока эти раздумья наполняли голову родосца, Итран закричал:

— Зильфа! Наливай вино! Ионийцы вернулись!

— В самом деле? — донёсся мягкий низкий голос его жены. — Добро пожаловать.

— Да, — горячо закивал Итран. Он снова перешел на греческий, чтобы моряки с "Афродиты" тоже поняли: — Мы вы все очень рад. Входить, пейте вино. Рабы позаботятся о ваших животных.

Телеф, Аристид и Москхион были бы рады немедленно воспользоваться приглашением, но Соклей сухо сказал: