Священная земля

Интересно, женщины себя так же чувствуют, когда к ним пристаёт какой-нибудь отвратный мужчина? Менедем уже имел об этом некоторое представление — в юности, на Родосе от него не отставали поклонники. Тогда он испытывал, в основном, презрение к тем глупцам. Теперь он чувствовал досаду и страх — ведь в своём городе и среди своего народа Эмастарт могла навлечь на него кучу проблем. Сейчас он боялся её впускать, чтобы она не объявила, что это он её пытался насиловать, а не наоборот.

Она начала ещё что-то говорить, но прежде, чем закончила, постоялец в соседней комнате закричал на арамейском. Менедем не понял ни слова, но мог поклясться, что он велит ей заткнуться и дать ему хоть немного поспать. На месте того постояльца Менедем бы сказал именно так.

Эмастарт сердито завопила в ответ. Постоялец оказался достойным противником. Они с женой трактирщика во весь голос обменивались репликами. Менедем не мог следить за их спором, но звучало эффектно. Арамейский с его гортанными звуками и шипением был просто создан для ругани.

Их перепалка разбудила остальных постояльцев гостиницы, и скоро друг на друга кричали уже человек шесть или семь. За следующие четверть часа Менедем лишился последней надежды поспать, но развлёкся.

Но наконец ссора стихла, и Менедем испугался — не начнёт ли Эмастарт опять скрестись в его дверь. К его огромному облегчению, этого не случилось. Он крутился и вертелся на узкой неудобной постели, и всё же заснул.

Настало утро, и за столом в питейной Менедем обнаружил Седек-ясона с чашей вина. Трактирщик выглядел малость потрёпанным, и Менедем задался вопросом, сколько же он выпил за эту ночь. Но это неважно. Седек-ясон говорил по-гречески лучше, чем его жена. Вот это имело значение.

— Мне жаль, наилучший, — сказал ему Менедем, но я сегодня должен вернуться на свой корабль.

— Ты говоришь, остаёшься до следующей луны, — ответил трактирщик. — Ты уже платишь за остаёшься до следующей луны. Назад серебро не получаешь.

В другом случае, Менедем бы разозлился, но здесь он только пожал плечами.

— Прекрасно, — ответил он, готовый платить и больше, чем пара драхм, за то, чтобы сбежать из этой гостиницы. Собрав пожитки, он двинулся обратно на "Афродиту". В каком-то смысле там неудобно. В другом… он не мог больше тянуть с возвращением на галеру.

* * *

Соклей впервые увидел снег, когда отправился учиться в афинский Лицей, но даже в Афинах снег был редкостью. Он думал, что знает о жаре все, но Энгеди на берегу Асфальтового озера заставил его усомниться в этом.

Стоило выйти на улицу, как солнце почти физически набрасывалось на него. Он весь день не снимал широкополую шляпу и будто бы чувствовал, как вес солнечных лучей прижимает её к голове. Даже воздух казался тяжелым, плотным и пропитанным солнцем.

Но несмотря на удушающую жару, ядовито-соленое озеро и простирающуюся вокруг пустыню, Энгеди расположился посреди клочка самой плодородной земли, что ему доводилось видеть. Соклей предполагал, что причиной здешнего изобилия служили бившие из-под земли источники.

За стенами Энгеди среди прочего росли хурма и хна. Соклей знал, что из их сока делают целебный бальзам со сладким запахом, которым славится город. Но не знал, как. Никто за пределами Энгеди этого не знал. Он тряхнул головой. Добравшись до Иудеи, он выяснил, что это не совсем верно, бальзам также делали и в городе под названием Иерихон.

Соклей пожал плечами. Это снадобье всегда называли "бальзам из Энгеди". Если он купит его здесь, может смело говорить, что товар самый что ни на есть настоящий.

Хурма росла и перед домом Елифаза, сына Гатама, главного изготовителя бальзама в Энгеди. В здешней ужасающей жаре тень деревьев казалась вдвойне приятнее.

На стук Соклея дверь открыл худой чернобородый раб.

— Мир тебе, мой господин, — произнес он на арамейском с акцентом, неуловимо отличавшимся от иудейского.

— И тебе мир, Меша, — ответил Соклей. Меша принадлежал к моавитянам — кочевому племени, обитавшему в пустыне к востоку от Асфальтового озера. Соклей не знал, какой несчастливый случай сделал из него раба. Скорее всего, его пленили во время набега — Меша выглядел человеком, который может ограбить просто забавы ради.

— Да будет Хемош благосклонен к тебе, иониец, — сказал Меша. Хемош — имя моавитянского бога, Соклей с радостью узнал бы о нем побольше, но Меша упоминал его лишь украдкой. Елифаз не одобрял других богов в своем доме, кроме того невидимого, которому поклонялись иудеи. Ещё тише моавитянин добавил: — Желаю тебе обвести моего хозяина вокруг пальца. — Может, он и был рабом, но не смирился с этим.

Во дворе Елифаза тень давала ещё одна хурма и бледная смоковница с ободранным стволом. Иудей ждал в её тени. Высокий и крепкий, лет сорока: Соклей заметил первые белые пряди в его темной бороде.

— Да пребудет с тобой мир, иониец, — поздоровался он.

— И тебе мир, мой господин, — вежливо отозвался Соклей.