Священная земля

— Берегите его, все вы, — пробормотал Менедем. Он и сам не знал, обращается ли к морякам с "Афродиты" или к вышним богам. К этому времени моряки были уже слишком далеко, и он понадеялся, что хотя бы боги его слышат.

Вздохнув, он пошел назад на "Афродиту".

— Надеюсь, у него все будет хорошо, капитан, — сказал Диоклей.

— Я тоже.

— Твой брат умный парень, — сказал начальник гребцов, стараясь звучать убедительно. — С ним всё будет в порядке.

Менедем остался неубежденным.

— Да уж, Соклей очень умен. Но есть ли у него хоть капля здравого смысла? Иногда мне кажется, что боги и геккона одарили им более щедро.

— У него смысла больше, чем ты думаешь, — возразил Диоклей. — Вы родня, и потому не можете видеть друг друга беспристрастно.

— Может, ты и прав. Надеюсь, что так. И все же хотел бы я, чтобы он не шатался среди варваров. Когда он делает что-то странное, эллины относятся снисходительно, ведь почти все уже видели кого-то, более пригодного для философии, чем для жизни в реальном мире. Но что знают о философии эти глупые иудеи? Да ничего. Совсем ничегошеньки. Откуда бы? Они же просто варвары. Они решат, что он чокнутый, вот и все.

— Твой двоюродный брат не всегда делает что-то странное, и даже не очень часто, — возразил Диоклей.

— Надеюсь, ты прав, — повторил Менедем. Если келевст прав, Соклей должен или хотя бы может вернуться с бальзамом и прибылью. Но если он ошибается… Менедему не хотелось думать об этом, но он ничего не мог с собой поделать. — Если у Соклея есть здравый смысл, как же он взял с собой Телефа, а не кого-то другого? Жаль, что я не запретил ему.

Диоклей постарался сделать насколько возможно хорошую мину.

— Никогда и никто не смог бы сказать про Телефа ничего определённо плохого. А на то, что он делал, всегда имелась достаточная причина, ну, вернее, она должна быть. А иначе ты не взял бы его с нами в плавание в прошлом году, не говоря уж об этом.

— Возможно, — согласился Менедем. — Да, возможно. Но одно дело, когда он — один из сорока матросов на "Афродите", и совсем другое, или должно быть совсем другим, когда он — один из четверых эллинов лишь боги знают где.

Диоклей не стал спорить. Менедему хотелось, чтобы келевст поспорил, ему хотелось ошибаться. Но Диоклей лишь спросил:

— А чем ты займёшься, пока брат путешествует?

— Чем смогу, — ответил Менедем. — Боги знают, как нам избавиться от этого оливкового масла, но мы попробуем. Я имею надежды на остаток провизии, благовония, шелк и, в особенности, книги. Тут Соклей хорошо придумал. Сам бы я никогда не догадался, и мы сделаем на них хорошую прибыль. По крайней мере, надеюсь на это.

— Было бы неплохо, — согласился келевст. — Как ты собираешься их продавать? Ты же не можешь просто принести их на рыночную площадь? Точнее, можешь, но будет ли в этом польза? Тут в основном финикийцы, и им ни к чему наши книги.

— Знаю. Я думал об этом. Я хочу… — и он рассказал Диоклею свой план. — Что думаешь?

— Неплохо, капитан, — ухмыльнулся тот. — Совсем неплохо, если на то пошло. Хотел бы я посмотреть, как ты это провернешь.

— Ну, почему бы тебе не пойти со мной?

— И кто же тогда присмотрит за кораблем? Будь здесь твой брат, или, на худой конец, Аристид, другое дело. А так лучше мне оставаться тут, пока тебя нет.

Менедем похлопал его по спине.

— Ты лучший келевст из всех, что я знал. Тебе нужен собственный корабль. Жаль, что твои дела пошли не так, как могли бы.

Диоклей пожал плечами:

— Может, когда-нибудь. Я думал об этом. Не скрою, я бы хотел быть капитаном. Но ведь могло быть и гораздо хуже. Если бы мне не повезло, мог бы до сих пор где-то махать веслом, — он вытянул руки ладонями вверх, чтобы показать старые мозоли.

С одной стороны, Менедема восхищали терпение келевста и его готовность видеть во всём хорошее. Но с другой… он покачал головой. Когда сам Менедем бывал несчастлив от того, как складывалась его жизнь, все вокруг него знали, что он несчастлив. Иногда это всех только злило. Чаще (он считал, что гораздо чаще), то, что он давал знать людям, чего хотел, а также и то, что он не успокоится, пока этого не получит, как раз и помогало ему получить желаемое. Менедем подумал — стоит ли говорить это Диоклею? Он сомневался, что тот извлечёт пользу из такого совета.

Немного погодя он уложил несколько книг в плетёную корзинку с крышкой, которую постарался закрепить понадёжнее. А потом отправился по узким и шумным каньонам улиц Сидона — они казались такими из-за высоких зданий с обеих сторон — искать казармы, где расположились македоняне и эллины из городского гарнизона.

Менедем заблудился. Он знал, что такое могло случиться. Он и прежде терялся во множестве городов, но обычно его это не волновало. Здесь он забеспокоился. В большинстве мест, потерявшись, он мог спросить направление. Здесь же, когда спрашивал: "Ты понимаешь по-гречески?", люди смотрели так, будто он говорил на чужом языке, да для них это так и было. И по солнцу Менедем тоже здесь не мог ориентироваться — высокие дома Сидона его по большей части загораживали.