Священная земля

— Да, ничего, — Соклей смутился от того, что его подслушали. Ему нравился Аристид, на борту "Афродиты" он неплохо с ним ладил, не в последнюю очередь потому, что там Соклей почти не отдавал ему приказаний. Но здесь, на суше, почти всё, что он говорил, превращалось в команды.

Копыта осла и мула цокали по дороге, и ноги матросов вторили им, поднимая пыль. Низкое солнце грело сильнее, чем в это время года в Элладе. Соклей порадовался, что сменил свой шлем на дорожную широкополую шляпу — он думал, что без неё у него бы мозги закипели.

Если бы не жара, местность вполне подошла бы для жизни эллинов. Кругом тянулись поля пшеницы. Должно быть, её здесь засеивали осенью, когда шли дожди, а сбор урожая начинали весной. Оливки зрели среди серебристо-зелёных листьев, корявые и кривые стволы деревьев выглядели почти как на Родосе или Аттике. Как и виноградники. Даже острые силуэты гор на горизонте были прямо как в стране, где обитали эллины.

Однако крестьяне, возившиеся под оливковыми деревьями и на виноградниках, с изумлением смотрели на людей с "Афродиты". Во внутренней части страны люди, как и сидонцы, носили широкие одежды, доходившие до лодыжек. А чтобы защититься от солнца, многие просто оборачивали голову тканью. Эллинские туники до колен, оставлявшие руки голыми, казались им странными, и даже шляпа Соклея — неуместной.

Телефу мешал хитон.

— И почему мне нельзя сбросить его и идти голым? — спросил он. — Погода тут отвратительно жаркая для одежды.

— Этим людям не понравится, чтобы ты шлялся тут голым, а это ведь их земля, — ответил Соклей. — Так что, нет.

— Не их. Теперь это земля Антигона, — ответил Телеф. — Ты думаешь, одноглазого сильно волнует, ношу я хитон, или нет?

Соклей сам не знал, как поддался на уговоры Телефа и взял его с собой. Но вот, всего день, как они вышли из Сидона, а этот моряк уже начал ныть и спорить по пустякам. И Соклей сказал:

— Я вот что думаю. Антигон сейчас возвратился в Анатолию, присматривает за Птолемеем. А финикийцы — они всё-таки здесь. Им не нравится, когда люди ходят голыми. Я не хочу, чтобы нас забросали камнями, или ещё чего.

— А с чего ты взял, что они так сделают? — возмутился Телеф.

— Я понятия не имею, что они сделают, — ответил Соклей. — Но я знаю одно, о наилучший — ты всего на палец от того, чтобы отправиться обратно в Сидон и объяснить моему кузену, что я не желаю тебя здесь видеть. Хочешь идти дальше — делай, что я велел, как подчинялся Менедему на море. Понятно?

Он с трудом это договорил — Соклей не любил изрекать такие тирады. Он надеялся, что больше и не придётся. И сейчас не пришлось бы, огорчённо подумал он, возьми он кого другого вместо Телефа.

Но он взял Телефа, вот и приходится с ним возиться. Моряк тоже выглядел возмущённым. Он явно ни малейшего понятия не имел, чего Соклей на него так набросился. Если бы он понимал подобные вещи, то с самого начала не раздражал бы Соклея. Но теперь Телеф бросил на него быстрый взгляд и произнёс:

— Ладно-ладно. Так и быть, оставлю хитон. Ты счастлив?

— В восторге, — ответил Соклей. Аристид фыркнул. Даже Москхион улыбнулся, а он не из тех, кто замечает мелочи. Но Телеф просто хмуро пялился. Либо он не умел распознать сарказма, либо был защищён от него лучше всех, кого знал Соклей.

Аристид указал вперёд.

— Это что там такое?

Как обычно, он заметил это раньше остальных. Проехав ещё немного, Соклей сказал:

— Я думаю, это маленькая придорожная святыня, как Герма на перекрёстке дорог в Элладе.

На стеле из песчаника высотой примерно в половину человеческого роста с четырёх сторон были вырезаны изображения бога, уже побитые временем. Под изображениями виднелись буквы, но слишком затёртые, чтобы их смог разобрать тот, кто, как Соклей, плоховато знаком с финикийским письмом.

У подножия стелы лежала пара связок высохших цветов и каравай хлеба, полуобгрызенный зверями.

— Давайте и мы оставим здесь немного хлеба, — предложил Москхион. — Нам следует привлечь на свою сторону здешних богов, если, конечно, получится.

Соклей сомневался, что подношение приведёт к таким результатам, но решил, что оно не повредит. Если от этого Москхион и другие моряки почувствуют себя лучше — уже какая-то польза.

— Давай, — сказал он бывшему ныряльщику за губками.

Москхион достал из кожаного мешка на спине осла ячменный хлеб и выложил рядом с засохшим.

— Не знаю, к каким молитвам ты тут привычен, — сказал он богу, чей образ украшал стелу, — но надеюсь, ты будешь добр к эллинам, идущим через твою землю, — он помотал головой вверх-вниз. — Ну, спасибо.

Не самая плохая молитва из тех, что доводилось слышать Соклею.

— Да будет так, — добавил он. — А теперь, может, поторопимся?

Никто не стал возражать. Вскоре навстречу эллинам попался финикиец, ведущий осла. И вытаращился на них. Наверное, нечасто видел таких людей или так одетых. Но их четверо против одного, и потому, каким бы ни было его мнение, он предпочёл оставить его при себе.

— Да снизойдёт на тебя мир, — произнёс Соклей на арамейском фразу, которая наиболее часто использовалась для приветствия или прощания.