Священная земля

Он уже начинал сомневаться, что когда-нибудь выберется к казармам или обратно в гавань, когда наткнулся на македонянина. Наткнулся в буквальном смысле — тот парень вышел из оружейной лавки с крепкой булавой в руке, и Менедем на него налетел.

— Прошу прощения. Извини пожалуйста, — машинально произнёс он на греческом.

— Всё в порядке. Ничего страшного, — ответил парень. Он, на самом деле, заметно отличался от местных — кожа загорелая, а не оливковая, конопатый, зеленоглазый, волосы цвета между каштановым и блондинистым. Нос короткий, прямой, и свёрнут направо — результат очень давнего столкновения с чем-то тупым и твёрдым.

— О, хвала богам! Кто-то, кого я могу понять! — обрадовался Менедем.

Македонянин расхохотался.

— Эллины так не всегда говорят про таких, как я. Когда я говорю, как привык дома, на ферме… — он перешёл на македонский диалект, который Менедем, конечно, понять не мог.

Он отмахнулся.

— Неважно. О, наилучший! Ты ведь можешь говорить и по-гречески, если захочешь, не то, что все эти финикийцы. Может скажешь мне, где ваши казармы?

— Сделаю даже лучше. Я как раз возвращаюсь туда и провожу тебя, — ответил македонянин. — Я Филиппос, сын Иолая. — Он подождал, пока Менедем назвал ему своё имя, имя отца и место рождения, а потом спросил: — А зачем ты ищешь казармы, родосец?

Менедем поднял свою корзинку.

— Я торговец, у меня здесь кое-какой товар на продажу.

— Товар? Что же у тебя за товар?

— Книги, — отвечал Менедем.

— Книги? — изумился Филиппос. Менедем кивнул. — Кто же станет покупать книги? — спросил его македонянин.

— Ты умеешь читать и писать? — в свою очередь спросил Менедем.

— Это не для меня, — Филиппос произнёс это с упрямой гордостью, Менедему случалось слышать такое раньше. — Как по мне, эти буквы просто куча царапин и закорючек.

Даже на Родосе большинство людей отвечало бы точно так же. И Менедем сказал:

— Что ж в таком случае, тебе не понять, о чём разговор, даже если бы я стал объяснять, так что, время тратить не буду. С таким же успехом я мог бы пытаться рассказывать глухому про музыку. Но есть много людей, кому эти буквы доставляют наслаждение чтения.

— Я слыхал про такое, но вороны меня забери, если знаю, верить этому, или нет, — ответил Филиппос. — Я тебе вот что скажу, приятель — мы уже почти у казарм. Ставлю драхму, что ты не продашь ни свитка своих каракулей.

— Идёт! — согласился Менедем, и они с македонянином пожали друг другу руки, чтобы скрепить пари.

Они завернули за угол. Казармы, как и многие строения в тесном Сидоне, возвышались на пять этажей. Возле входа стояли часовые в эллинской броне. Солдаты и мелкие торговцы входили и выходили. Менедем услышал хорошо знакомые взлетающие вверх и спадающие переливы греческой речи, и разговоры македонян, которые на расстоянии, вроде бы, звучали так же, но не обретали смысла, когда он подходил ближе.

— Я останусь рядом с тобой, приятель, — заявил Филиппос. — Клянусь богами, под руку лезть не стану. Но если можешь продавать свои книги — делай это так, чтобы я видел.

— Это честно, — согласился с ним Менедем. Он выбрал место в паре локтей от часовых и пустился излагать "Илиаду": "Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына."… Менедем не был рапсодом — эти странствующие певцы помнили всю поэму (или, может быть, "Одиссею") и зарабатывали на жизнь, бродя из города в город и читая на агорах, рыночных площадях за несколько халков тут, или за обол там. Но первую книгу он знал хорошо, и читал поживее многих рапсодов — те бесчисленное число раз повторяли эпос и просто потеряли к нему интерес. А Менедему этот поэт по-настоящему нравился, и из него так и лились гекзаметр за гекзаметром.

Солдат, направлявшийся в казарму, остановился послушать. Спустя минуту, ещё один. Кто-то высунул голову из окошка третьего этажа, чтобы слышать Менедема, а спустя короткое время втянул обратно — спустился вниз, там слышно лучше. Через четверть часа вокруг Менедема собралась порядочная толпа. Два-три солдата даже бросили монеты к его ногам. Он не потрудился их подобрать, а продолжал декламировать.

— Ты же не продаёшь книги, — сказал Филиппос. — Ты стихи сам читаешь.

— Замолчи, — шикнул на него Менедем. — Ты сказал, что не будешь лезть под руку.

Македонянин притих, а Менедем продолжал рассказывать "Илиаду":

Рек он, — и горько Пелиду то стало: могучее сердце
В персях героя власатых меж двух волновалося мыслей:
Или, немедля исторгнувши меч из влагалища острый,
Встречных рассыпать ему и убить властелина Атрида;
Или свирепство смирить, обуздав огорченную душу.

Он прервался.

— Ну давай, продолжай, — воскликнул один солдат. — Ты как раз подошёл к интересному месту, — и пара других согласно закивали.

Но Менедем тряхнул головой.