Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Работы иконописцев, группировавшихся во второй половине XVII столетия вокруг Симона Ушакова, хотя и были отмечены другими стилистическими особенностями, но также являли собой расхождение с классическим православным пониманием образа. Иконописцы стали активно использовать светотень, что в корне изменило отношение не только к свету, но в целом к образу. «Живоподобные» иконы, стремившиеся показать уже не столько преображенную плоть, сколько телесную красоту человека, могли рассматриваться только как средства познания, воспитания, пробуждения религиозных чувств, то есть являться чувственными объектами, способствующими восхождению к сверхчувственному миру (рис. 50 и 51). Правда, несмотря на внесение элементов, сближающих новые иконы с реалистическим искусством западноевропейского типа, композиция этих икон оставалась условной, освещение не имело реального источника, одежды носили иконный характер. Но при всей этой «условности» и внешней похожести на икону, по сути, это уже были религиозные изображения западного типа – те, что показывают, но не те, что являют сакральное и приобщают к нему.

Западные влияния, не встречая больше противоречия внутри церковной жизни, все больше проникали в искусство. На Русь широкой волной шли копии, прориси и гравюры с западных оригиналов, а русские мастера широко использовали этот материал при росписи храмов, заимствуя целые композиции. Использование западных образцов было, по-видимому, причиной того, что на Афоне, где в то время продолжали держаться православных канонов, монахи крайне неодобрительно относились к русским и особенно украинским иконам, подозревая их в «латинской ереси», «предпочитая лучшей русской иконе самый посредственный местный образ»¹¹².

Среди литературных памятников XVII столетия, посвященных изобразительному искусству¹¹³, наиболее характерным для тех изменений, которые произошли в понимании церковного искусства, являлась «Грамота трех Патриархов»¹¹⁴. Настаивая на необходимости и значении образа, авторы отмечали, что он должен быть не просто продуктом ремесла, а произведением искусства. Единственный критерий, который они применяли к искусству, не только светскому, но и церковному: художественное качество, то есть критерий эстетический. Тем самым стиралась грань, упразднялось коренное различие между образом мирским и церковным. Точнее, различием оставался лишь сюжет – христианский или нехристианский, церковный или мирской. Само понятие церковного искусства здесь «расцерковлялось», становясь близким к католическому, и патриархи своим авторитетом закрепляли то новое направление в искусстве, которое на Руси было представлено Ушаковым и Владимировым.

Не менее характерными с точки зрения понимания назначения церковного образа являлись исповедания веры XVII века, появившиеся в качестве реакции на кальвинистское вероисповедание патриарха Кирилла Лукариса: «Исповедание веры Петра Могилы», «Послание Патриархов Восточной Кафолической Церкви о православной вере» (исповедание иерусалимского Патриарха Досифея) и «Катехизис Петра Могилы»¹¹⁵. Все эти документы были проникнуты католическим духом, и в области церковного искусства не выходили из рамок постановления Тридентского собора, а катехизис Петра Могилы просто его сокращенно пересказывал¹¹⁶. Характерным для всех этих памятников являлось отсутствие в них какого-либо богословия образа. Даже ссылаясь на VII Вселенский Собор, они, как и Собор Тридентский, лишь приводили его объяснения, как именно надо почитать иконы, но не объясняли почему.

В XVIII веке продолжался процесс трансформации православия, с одной стороны, под влиянием идей секулярной культуры, с другой стороны, идей западных исповеданий. Мистическое восприятие Церкви было полностью утрачено. В ней видели только эмпирическое учреждение, организующее религиозную жизнь народа. Такое понимание было провозглашено в частности в «Духовном Регламенте» Феофана Прокоповича, для которого Церковь представала неким союзом христианской взаимопомощи и единомыслия – «Бог восхотел верных Своих, возстановленных через Христа, объединить в некое гражданство или республику, что и называется Церковью… чтобы тем лучше свои познавали своих, взаимно помогали друг другу, сорадовались, и с помощью Божьей защищались против врагов»¹¹⁷.