Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Вместе с отношением к Церкви менялось и отношение к традиционным церковным образам. Они заменялись светской живописью на религиозные темы, которая становилась одним из жанров наряду с другими, и в силу предпосылок новой культуры, приобретала автономное бытие, становилась независимой от Церкви и переходила в полную зависимость от художника. Иконописание вытеснялось из культурной среды салонной религиозной живописью. Иконостасы в стиле барокко, а затем классицизма, сменяли повсюду древние иконы, остающиеся переписанными и искаженными лишь в церквях глухих городов и деревень¹¹⁸. Традиционная иконопись, будучи вытесненной на периферию культурной жизни, сосредотачивалась в отдалении от Москвы и Петербурга, где, несмотря на утрату глубины понимания иконы, продолжалось формальное воспроизведение традиционных образцов. В целом же храмовая архитектура и религиозная живопись демонстрировали торжество представлений о несоединимости в символе и автономном существовании земных и небесных реалий. Толкование храма как «неба на земле» отступало на второй план, давая дорогу представлениям о храме как о «дворце Царя Небесного»¹¹⁹, которые соответствовали изменившимся представлениям о литургии. В новое время православное богослужение, оставаясь прежним по форме, получало осмысление, сходное с католическим. Его назначение видели не в реальном соединении с Богом, которое казалось невозможным, а в том, чтобы воздать ему дань уважения, чтобы восхищаться им и прославлять его, стяжая личную благодать, как залог будущего спасения. Создатели храмов уже не пытались воспроизвести единство духовно-материального мира, что сделало возможным использование для храма тем «дворца» с излюбленным в классицизме ордерным характером архитектуры. Храмы того времени венчались куполом, но купол классицизма, как правило, кессонированный, не производил впечатления небесного свода. Как в Пантеоне, в куполах нередко оставляли в зените отверстие – опеон, в который могла быть видна стенопись на второй купольной оболочке или на куполе светового барабана. Такая роспись выполнялась для напоминания о существовании над храмом мистического неба, но тем самым подчеркивалось и наличие границы, дистанции между этим небом и храмом.

В XIX веке началось «возвратное движение» в православии. Вслед за пробуждением интереса к историческим исследованиям Церкви, возрождалась православная экклезиология. К середине века относится документ, показательный с точки зрения изменений, произошедших в понимании этого вопроса – «Окружное послание Восточных Патриархов 1848 г.», обращенное ко всем православным христианам в качестве ответа Церкви на обращение папы Пия IX с предложением об унии. Послание критикует католицизм и, в первую очередь, «филиокве» и его последствия. «У нас ни Патриархи, ни Соборы, никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть само тело Церкви, то есть самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верой отцов»¹²⁰. Как писал А. Хомяков: «Кто поверил бы, что инстинкт церковной истины дойдет до такого ясного осознания в духовенстве малопросвященном и глубоко испорченном внешними обстоятельствами и своей схоластической наукой. То, чего никто не смел, не мог сказать или напечатать явно, высказывается во всемирное услышание»¹²¹.

В развернутой форме учение о Церкви впервые было представлено в работах А. Хомякова, имевших большое влияние, которое во второй половине столетия уже ясно чувствовалось и в духовных школах. Г. Флоровский отмечал сродство рассуждений А. Хомякова о Церкви с работами Меллера на Западе и сходное значение, которое имели оба мыслителя, с которых начиналось восстановление церковности, как в православии, так и в католицизме. Как на Западе, так и в России это была борьба против века просвещения, против секуляризации, безверия, размывания Церкви в мирских стихиях¹²².

Несмотря на начало духовного возрождения, оно вплоть до конца XIX в. происходило вне прямой связи с традиционным церковным образом, иконой. Отрыв искусства от Церкви, присвоение его области светской культуры, слишком глубоко внедрился в сознание. Образ сохранил свое место в церковной жизни, то есть формально иконопочитание сохранилось, однако его значение для православия перестало осознаваться, и это породило безразличие к его содержанию и роли. Обращение к образу после веков упадка, как это ни парадоксально, происходило особенно медленно именно в церковной среде. В духовных школах преподавалась церковная археология, но специальный курс «иконоведения» был впервые введен как богословский предмет в Семинарии Западноевропейского Экзархата Московской Патриархии в Париже только в 1954 году¹²³.