Как отмечает Н. Афанасьев, с именем которого связано начало процесса переосмысления как православной, так и католической экклезилогии в XX веке, учение Киприана о вселенской церкви было таково, что принимая его, невозможно было не прийти к идее первенства, поскольку она являлась вполне логическим ее завершением. Графически его учение можно было бы представить в виде усеченного конуса. Нижнее основание представляет согласное соединение отдельных церковных общин – вселенскую церковь, верхнее – согласную множественность епископата. Усеченный конус не имеет своей завершающей точки, своей вершины, как не имеет такой завершающей точки и учение Киприана. Не могло не существовать вполне естественного желания закончить и завершить это учение, что и сделал Рим. Усеченный конус получил свое завершение – этой завершающей точкой оказался римский первосвященник. Можно сказать, что при том понимании единства Церкви, которое было выражено в учении Киприана, и которое принял католицизм, наличие верховной власти являлось неизбежным и необходимым. Как пишет Афанасьев, «надо понять и почувствовать, как это почувствовали и полюбили католики, что нельзя ограничить эту власть, нельзя войти с ней в некоторый компромисс. Надо брать ее так, как она есть, или надо вообще отказаться от нее, или заменить ее властью другого вселенского епископа, или прийти к иному пониманию единства церкви и ее вселенской природы»5.
Надо отметить, что западные церковные деятели, занимавшиеся экклезиологическим вопросом, наряду с иерархическим истолкованием Церкви, так же неизменно воспроизводили формулу «мистического тела» (даже во времена позднего средневековья и нового времени, когда мистическое измерение практически исчезло из католического церковного сознания и Церковь воспринималась в качестве учреждения, способствующего спасению)6. Но представляется, что уже в раннем средневековье эти слова фактически носили характер метафоры и представления о Церкви как «мистическом теле Христа» существенно отличались от восточных. Это ощущается уже у Киприана, чью экклезиологию взял на вооружение католицизм. С его точки зрения, члены церковного тела не являются в буквальном смысле членами богочеловеческого организма. Точнее это не такой организм, в котором произошло взаимопроникновение, «срастворение» человека и Бога, а «организм» (или скорее организация), в которой «тело» составляют верующие, а «главой» (руководителем) является Христос. Он руководит «телом» (посредством епископата), совершенствует его, но не трансформирует кардинально здесь и теперь. Епископ предстает не как образ Христа, действия которого приводят к реальному созиданию Тела, а как посредник между Богом и людьми, способствующий спасению. Таким образом, даже при признании ее мистическим телом, Церковь изначально представала на Западе некой «спасительно-воспитательной организацией», руководство и единство которой, правда, осуществлялось «мистическим способом» – сам Христос незримо и таинственно направлял и объединял Церковь при посредстве епископата.
В последующем Августин, остававшийся главным церковным авторитетом на Западе вплоть до XII века, продолжил в отношении учения о Церкви развитие традиции, начатой Киприаном, хотя его взгляды в определенной степени оставались открытыми для истолкования в различных направлениях. Поэтому как сторонники иерархического устройства Церкви, так и оппозиционные по отношению к папству средневековые течения могли ссылаться на идеи Августина7. Свои представления о Церкви он развивал в трех направлениях. Во-первых, Церковь, согласно Августину, есть организация, основанная Христом для спасения людей, в которой им поставлены епископы, как лица «замещающие» Христа и установлены таинства, как средства спасения. Во-вторых, Церковь – это невидимое сообщество любви, общение святых, невеста Христова. В-третьих, Церковь – это собрание предопределенных к спасению. Первое понимание Августин отстаивал в ходе полемики с донатистами, считавшими Церковью лишь сообщество святых, ограниченное их общиной. Он возражал им, что Церковь является кафолической (или вселенской). Она основана на слове Христа, и в ней преподаются таинства. От этого сообщества нельзя отделить нечестивцев и лицемеров. Те люди, которые внешним образом принадлежат к Церкви, должны причисляться к ней, если даже у некоторых из них нет