Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

В схоластическом понимании причиной преобразования евхаристических символов в таинство является их установление Христом. Знак получает свой смысл и сообщает благодать только в силу такого установления²⁷. Евхаристия реальна по этой причине, а не потому, что всякий символ реален. Каузальность, связывающая установление и символ, является формальной гарантией, а не следствием онтологической связи между знаком и реальностью. Если в случае с евхаристией знак полностью отождествляется с реальностью, это происходит, скорее, с позиции отрицания знака, это исключение, а не правило²⁸. С точки зрения византийской патристической традиции, установив таинство, Христос устанавливает саму возможность преображения человека и мира посредством символа, поэтому не только таинство евхаристии, но и вся совокупность символов восточной литургии, храмовой архитектуры и живописи служит этой цели. Такой «обоживающий» символизм был чужд западной средневековой культуре, что проявляется уже в «Libri Carolini», становится явным в схоластике и утверждается самой практикой церковной жизни вплоть до II Ватиканского собора. Западное богословие вслед за Дионисием Ареопагитом утверждает, что символ – это средство, ведущее к Богу, но он имеет скорее познавательное значение, а уже через него – освящающее. Через богослужение человек восходит к созерцанию божественного света, который, отражаясь в его душе, очищает ее от греха, делая человека подобным Богу, но все же не преображенным, не обоженным субстанционально. С точки зрения западноевропейского средневековья и в отличие от византийского, символ – это способ приближения к божественному, он служит для воспитания человека и познания Бога. Эта мысль подтверждается теми комментариями, которые дают западные авторы, интерпретировавшие Дионисия. Так Иоанн Скотт Эриугена в IX в. писал: «Я полагаю, что нет ни одной зримой и телесной вещи, которая не означала бы нечто телесное и умопостигаемое». Бог чудесным и невыразимым образом создает каждое творение, являя в нем самого себя, делая зримым и познаваемым то, что пребывает в нем сокрытым и непостижимым²⁹. Другой истолкователь метафизического символизма, Гуго Сент-Викторский (XII в.), комментируя трактат псевдо-Дионисия «О небесной иерархии», пишет: «Все зримое дано нам для обозначения и объяснения невидимого, для нашего наставления зримым, символическим способом, то есть образно… Ибо красота зримых вещей заключается в их форме… видимая красота есть образ красоты невидимой»³⁰. В этих и других случаях акцент делается на том, что символ служит для познания, объяснения, наставления человека. Поэзия и пластические искусства – есть то, что представляет истину в образе. Символ служит не только средством познания, но и средством воспитания народа. Дидактика включается в область символического мировосприятия. Простолюдина воспитывают возможностью созерцать живописные и скульптурные образы, являющиеся «литературой для мирян».

Таким образом в западной мысли XII–XIV вв. само понятие «символ» приобрело иное значение, чем в ранней традиции, где отношение между знаком в символе и тем, что он означает, носило характер «откровения», так что знак являл реальность означаемого. Это отношение между знаком и означаемым было изменено. Из-за сведения знания к рациональному и дискурсивному между ними пролегла пропасть. Символ еще продолжал служить средством познания божественной реальности, но больше не воспринимался как непосредственный способ участия в ней. Св. Фома, утверждавший, что в любом искусстве, поскольку оно есть изобретение человека, скрывается только тот смысл, который имеет в виду автор, то есть буквальный смысл³¹, считал, что только о простом буквальном смысле можно говорить и по отношению к литургическому символизму слов, жестов, цветов и образов, так как и в этом случае, учредитель совершаемого обряда намеревается сказать что-то вполне определенное посредством иносказания³². Литургические символы (кроме символов евхаристии) – это не то, что создано Богом, а то, что создано человеком, следовательно, они могут служить средством познания и воспитания, но не средством, приобщающим к божественной реальности.