Гонорий Оттенский в XII веке, Сигер Кремонский, Робер из Тюи, Пьер де Руасси на рубеже XII–XIII веков, Гийом Дуранд к концу XIII века подробно разобрали и обосновали символическое значение каждого структурного элемента храма. Как пишет П. Зубов, не следует толкование каждого богословско-символического трактата воспринимать всерьез, многие из них оставались плодом фантазии39. Символика средневековья шла за практикой, а не определяла ее40. Она была символикой a posteriori, то есть задним числом, post factum истолковывала архитектурные формы, возникавшие без символических намерений. По толкованию Пьера де Руасси, стеклянные окна, например, означают Священное Писание – они шире внутри и уже снаружи, потому что внутренний смысл шире и глубже внешнего, и мы должны по возможности ограничивать деятельность наших чувств, источника «смерти и суеты»; наконец, окна бывают прямые внизу и закругленные вверху – это указание на то, что «прелаты должны быть выровнены добродетелями и вечно служить Богу»41. Приведенный пример показывает, с одной стороны, цену подобных толкований, с другой свидетельствуют о стремлении превратить архитектурные формы в своего рода «поучительную книгу», в средство «воспитания верующих». Сопоставление византийских символических толкований со средневековыми западноевропейскими показывает, что в отличие от Запада символика в Византии прикована исключительно к истолкованию культа. Правда, и на Западе были распространены трактаты типа «Rationale divinorium officiorum» Гильома Дуранда – сочинения, которые, как показывает само название, имели целью раскрыть смысл богослужебных обрядов и то, что с ними связано. Но даже в этих трактатах явно проступает традиция, отсутствующая в Византии. Западные писатели старались вложить в архитектурные формы назидательный смысл, превратить архитектуру, как и живопись, в своего рода «книгу для неграмотных». Этого нет в Византии. Византийские толкования не превращаются в словарь элементов, имеющих определенный моральный смысл и рассматриваемых отвлеченно, без взаимной связи. Они вращаются вокруг объяснения самого процесса богослужения в целом.
Готика по всеобщему признанию является высшим проявлением символического мироощущения и каждый ее элемент обладает значимостью не сам по себе, а благодаря тому смыслу, который за ним прочитывается, но это символическое мироощущение, находящееся на грани распада. Отрицание «реальности» символа, признание его «изобразительного» характера и отождествление со «средствами познания» ведет в конце концов к торжеству номиналистических тенденций и утрате символического мироощущения. Конец космического символизма знаменовало собой уже богословие св. Фомы, открывавшее путь более рациональному рассмотрению мира. В схоластике Аквината символический подход к божественным атрибутам превратился в рассуждение по аналогии, которое уже не носило символического характера, но предполагало восхождение от следствий к причинам, а не внезапное усмотрение морфологического или функционального сходства42. Так постепенно мифологизированный космос раннего средневековья уступал место естественному универсуму.