Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Прежде вещи имели значение не в силу того, что они собой представляли, а в силу того, что они обозначали; схоластическое богословие пришло к выводу, что божественное творение заключается в создании форм, а не в упорядочении знаков. Готическое искусство тоже откликается на эти новые веяния. Наряду с величественными символическими умозрениями создаются старательно исполненные изображения, которые передают свежее ощущение природы и внимательное всматривание в окружающий мир. «Раньше никто не мог разглядеть подробностей кисти винограда как таковой, потому что все видели в ней прежде всего определенный мистический смысл: теперь же на капителях появляются побеги виноградной лозы, отростки, листья, цветы; на порталах – аналитические описания повседневных дел, сельских работ и труда ремесленников. Образы, имеющие аллегорический смысл, одновременно являются жизнеподобными изображениями, в которых окружающий мир обнаруживает свою самоценность»⁴³. Более «живые», чем их романские предшественники, хотя еще лишенные портретных свойств, готические статуи; более натуральные, хотя еще не натуралистические, изображения флоры и фауны в орнаментах высокой готики свидетельствуют о победе аристотелианства (сравн. Рис. 68 и 69). «Растение стали считать растением, а не отображением идеи растения. Верили в существование Бога, явленного в Его творении, а не априори»⁴⁴. Человеческая душа, хотя и признаваемая бессмертной, рассматривалась теперь как организующий и объединяющий принцип самого тела, а не как независимая от него субстанция. Так в связи с Фомой Аквинским можно говорить об эстетике организма, а не об эстетике формы. Понятия целостности, соразмерности, ясности, употребляемые им, указывают на то, что когда он говорит о форме по отношению к прекрасному, то имеет в виду не столько субстанциональную форму, сколько всю субстанцию, организм как конкретный синтез материи и формы. По настоящему значима не сущность, как таковая, а целостный живой организм, субстанция⁴⁵.

Классическая готика (Шартрский и Амьенский соборы) в основном соответствовала тому мировосприятию, которое улавливало в предмете прежде всего свечение типического, и которое стремилось выявить во множественности единство. Что касается готики середины XIII века, то здесь восприятие целого сменяется восприятием частного: чувство типического мало-помалу сменяется чувством индивидуального. В скульптуре постепенно угасает стремление к фиксации человеческих типов и категорий, на первый план выходит особенное, неповторимое (ср. рис. 70 и 71). В связи с признанием ценности единичного круглая самостоятельная скульптура со всей присущей ей материальностью весомого тела и нескованностью движений получила перевес над плоскостностью рельефа (рис. 72). При этом, несмотря на пластическую самостоятельность каждой статуи, мир готической скульптуры неотделим от архитектурной композиции здания. Как человеческий индивидуум в мире, так и скульптурный образ в храме приобретал свою ценность благодаря целому, метафизическому или архитектурному, в каждом случае.

Как пишет К. Муратова, основной движущей силой готического миропонимания и художественного постижения мира явилось, в конечном счете, стремление к оправданию реального мира. Религиозное сознание эпохи, стремившееся принять в себя мирскую стихию, дало основной толчок развитию готического искусства. «В его представлении о мире соединились в столь же грандиозное, как готический храм, здание, потусторонний небесный и земной мир, идеальное и реальное, духовное и чувственное, рациональное и эмоциональное начала, вечность и изменчивость, абстракция и конкретная вещь, вера и знание»⁴⁶. По словам М. Дворжака, «готический дуализм» «состоял в достижимом различными путями соединении старых или новых элементов естественного опыта с чувственными образами трансцендентных идей», и его гармония покоилась «на уравнительном одухотворении материальных и материализации духовных моментов»⁴⁷.