Самое мощное стилевое направление XVII века – барокко, сделало колоссальное усилие, чтобы вернуть синтезу искусств и архитектуры всеобъемлюще-синкретический характер84. В эту эпоху жизнь представлялась «преходящим, мимолетным, ничтожным безвременьем», которое противопоставлялось вечности. Эти полярности, в отличие от средневековой иерархии упорядоченного мироздания, противостояли друг другу и были напряжены до крайности85. Теперь храм воспринимался не как единый мир, объединяющий тварь и Творца, а только как «тот» мир, который являлся целью для человека, но от которого в настоящем он был совершенно оторван. В храмовых постройках барокко «космический символизм» был утрачен совсем. Храм стал домом для совершения культа и воспитания верующих. Барочная церковь в глазах верующих была «частицей неба на земле», но сами они – взирающие и восхищенные «посетители» – в «небесных событиях» не участвовали.
Поль Кладель писал: «Искусство эпохи, начавшейся после Тридентского собора, известное в основном под нелепым названием “искусство барокко”.. кажется поставило своей целью не отображать для народа, как это делало готическое искусство, конкретные события и исторические истины веры наподобие разворачивающейся огромной Библии, а показывать крикливо, пышно, красноречиво и часто с самой проникновенной патетикой то пустое, как медальон, пространство, куда прегражден доступ нашим чувствам, торжественно выставляемым вон. Это и святые, лицами своими и позами указующие нам на неизъяснимое и незримое, и все беспорядочное изобилие декора, и ангелы, взмахами крыльев поддерживающие неясную, скрываемую культом картину, и статуи, как бы движимые мощным дуновением, исходящим от чего-то неведомого. Но перед этим неведомым воображение отступает, оробевшее и обескураженное, и всем своим богатством служит обрамлению, главная цель которого – восславлять неведомое с помощью почти что официальных приемов, слишком быстро вырождающихся в готовые рецепты и в надоедливые повторы»86. В готическую эпоху посредством образов можно было «узреть» божественную реальность, восхититься и устремиться к ней. В эпоху «барокко» искусство было средством культа, который служил не для восхождения к Богу и соединения с ним, а в первую очередь для его прославления. Живопись с сонмами возносящихся святых, херувимов, ангелов, многоцветные орнаменты из мрамора, обильная позолота на скульптурах, эффекты цветного освещения, извивающиеся колонны и вторящие им изогнутые фигуры – все это богатство «чувственных контрастов» призвано было создать впечатление неземного великолепия87. Сверхчувственное теперь показывалось не с помощью условного, схематического, символического изображения материи, а с помощью ее «украшения» (рис. 79). Эффект «неземного мира» создавался всей мощью возможных средств. Скульптура вновь приобрела огромное значение в синтезе с архитектурой. Она вторгалась своей пластической мощью в архитектурное пространство, сильно видоизменяя его88. Правда в этом синтезе каждый его элемент уже не имел самостоятельной ценности, как в средневековье. Алтарные барочные композиции, бывшие главным объектом такого синтеза искусств, пышные, грандиозные, великолепные, не нуждались ни в прочтении, ни в узнавании. Все они вместе должны были создавать иллюзию неземного великолепия, и не более того – статуи, орнаменты, рельефы, лепнина, живопись, утратив самостоятельность, характерную для ренессанса, не приобрели никакой другой функции, кроме этой. Все эти завинчивающиеся и завихряющиеся пластические, архитектурные и живописные формы, характерные для барокко, вздымались, устремляясь в бесконечность через иллюзорный прорыв в купольном покрытии. Все в барочных зданиях как бы сливалось в едином порыве вверх, в мистические глубины потустороннего мира. Плафонная живопись основывалась на прямой перспективе, дававшей иллюзорное изображение бесконечности пространства. «Барочные живописцы не знали невозможного, создавая плафоны-бреши, сквозь которые человек возносил хвалу Творцу бесконечности и вечности»89. Барочный плафон показывал бесконечность, к которой устремлен человек, в отличие от византийского купола, олицетворявшего небесный мир, принимающий в себя человека, (рис. 80). Соответствуя специфике экклезиологического и церковно-символического мышления католицизма, вновь утверждалось отношение к культовым изображениям, как демонстрирующим священное посредством образа, но не являющим его.
Экклезиология, учение о природе символа и изображение священного в XX веке