Святилище любви

И он подхлестнул коня, направляя его к воротам усадьбы Драконта, к которому его приятели ехали в гости. Прочие последовали за ним, но Драконт замешкался: ему пришлось дважды свистнуть Аристократу, который озирался кругом с тем же выражением растерянности, совершенно неожиданным на собачьей морде.

Тем временем Никарета взмолилась:

– Погоди, Чаритон! Я не могу так быстро бежать!

– Ты поняла, кто это был? – возбужденно повернулся к ней Чаритон. – Драконт Главк! Тот самый скот, который чуть не погубил тебя!

– Он не скот… – выдохнула запыхавшаяся Никарета. – Может быть, он зверь, дикий зверь, может быть, он, как лев или тигр, как истинный дракон, ничего не в силах поделать со своей жестокостью и даже не подозревает о том, что жесток… Но он не скот! Он такой, какой он есть! Ах, как бы хотела понять, что же там произошло, на его галере! Я и боюсь, что у Мавсания пробудится память, – и жажду этого!

Чаритон отвел глаза, скрывая вспыхнувшую в них злость, и подумал, что, не иначе, решил уподобиться болтуну Терситу, даром что не уродлив, как тот![91] Кто же его за язык-то тянул? Зачем брякнул при Никарете это имя?! И Чаритон немедленно решил: если даже Поликсена приготовит какое-нибудь чудодейственное зелье для Мавсания, он, Чаритон, украдкой выльет этот напиток, потому что он чувствовал в оживших воспоминаниях Мавсания опасность для Никареты. Опасность крылась не в жестокости Драконта Главка – опасность крылась в этом красивом, надменном лице, в повелительном взгляде этих серых глаз, в том, как вдруг содрогнулся воздух – Чаритон это ощутил всем своим влюбленным, ревнивым сердцем! – между Драконтом и Никаретой.

И впервые в жизни он, признанный красавец, уверенный в своей неотразимости, с тоской и отвращением подумал о своих льняных кудрях и голубых глазах… Чего бы он только не дал сейчас, чтобы глаза его стали темно-серыми, волосы – черными, а главное – чтобы звали его не Чаритоном, а Драконтом Главком!

Коринф, асклепион

– Клянусь рождением Афродиты! – вскричала счастливая Дианта. – Я и не подозревала, что могу сделаться такой красавицей!

В самом деле, парик шел ей куда больше, чем Никарете. Поликсена принесла круглое отполированное зеркало, принадлежавшее еще ее матери, и Дианта не могла на себя наглядеться. При этом она украдкой косилась на Поликсену, которая тихонько сидела в уголке и смотрела то на Дианту, то на зеркало, то на парик с таким странным выражением, что гетера никак не могла понять: хочется Поликсене попросить померить парик – или зарыдать, стыдясь этого своего желания.

Сбоку стоял Окинос, и, перехватив в зеркале его взгляд, Дианта поощрительно подмигнула ему, словно сообщая, что превращение его возлюбленной из сурового асклепиада в женщину не за горами – только самому Окиносу надо действовать более решительно!

Он смутился и отвернулся, делая вид, что и не думал подсматривать за Поликсеной, но в то же мгновение лицо его стало суровым и настороженным.

– Эй, что это там? – воскликнул Окинос, бросаясь к окну и проворно выскакивая в него.

Внезапно раздался разъяренный собачий лай.

Чаритон, который все это время пребывал в состоянии унылой задумчивости, изредка обиженно косясь на Никарету, которая тоже невесть о чем размышляла (дорого бы дала любопытная Дианта, лишь бы узнать, что между ними произошло!), встрепенулся и бросился на помощь Окиносу.

Под окном снова яростно дрались собаки: молосец Пелион – сторож асклепиона и маленький, но проворный черный алопекис.

– И чего ты сюда повадился? – закричал Чаритон, пытаясь прогнать незваного гостя, однако в этот момент мощные челюсти молосца тяпнули песика за ляжку.

Испустив ужасный, почти человеческий вопль, алопекис кое-как вырвался, отскочил и, видимо, решил больше не ввязываться в драку. Однако вместо того, чтобы со всех лап – и целых, и раненых, – бежать прочь со двора, он кинулся к зданию лечебницы и прижался к ногам человека, который украдкой пытался заглянуть в окно того самого покоя, из которого только что выскочили Чаритон и Окинос.

Впрочем, тут же он снова кинулся прочь, преследуемый неумолимым сторожем асклепиона, однако Чаритон о нем уже забыл. Он с изумлением узнал в этом коренастом, бритоголовом, хорошо одетом бородаче, который заглядывал в окно, Зенона, домоправителя Драконта Главка. И мигом сообразил, что песик не просто так вчера увязался за ним – его, конечно, послал услужливый домоправитель, которому очень хотелось найти Чаритона, чтобы все же уговорить его пойти в наложники к Драконту Главку.

К Драконту Главку!

Чаритон от возмущения не мог устоять на месте и кинулся было к Зенону, чтобы вышвырнуть его вон, однако домоправитель Главка в это мгновение вдруг закричал:

– Мавсаний! Ах ты, порожденье Аида, да как же я тебя не убил?!