Святые наших дней

В Древней Церкви священство и монашество считались несовместимыми служениями. Среди египетских и палестинских монахов IV века не было священников, и когда монахам надо было причаститься, они звали священника из ближайшего города или селения. Когда преподобный Савва, живший во второй половине V – первой трети VI века, стал священником, это было столь необычно, что его прозвали Освященным.

Отец Паисий тоже считал, – по крайней мере, для себя, – священство несовместимым с монашеским безмолвием:

– Если бы я был священником в миру, то никогда не мог бы закрыть дверей своего дома. Мне всегда, не делая различий между людьми, нужно было бы дать каждому то, что ему требовалось. Прежде я заботился бы о своих прихожанах, а избыток отдавал бы другим – тем, кто просил бы меня о помощи. Я беспокоился бы не только о верующих, но и о неверующих, и о безбожниках, даже о врагах Церкви. Или, если бы я был духовником и один человек жаловался бы мне на другого, то я звал бы к себе и того – другого, чтобы разобраться в их отношениях. Я звонил бы людям по телефону, чтобы узнать, что с человеком, который ранее пережил какое-то искушение, как живет тот, кто столкнулся с какой-то трудностью. Разве мог бы я при всем этом вести тихую безмолвную жизнь?

О высоких иерархических степенях применительно к себе отец Паисий рассуждал так:

– Какую пользу принесло бы мне, если бы я был не простым монахом, а стал иеромонахом, владыкой, Патриархом? Более высокие саны помогали бы мне спастись? Или же они лежали бы на слабом Паисии тяжким грузом и повергли бы его в адскую муку? Если бы не было жизни иной, то безумие стремления к высшему сану еще бы могло быть как-то оправдано. Однако тот, кто стремится ко спасению своей души, «все почитает за сор» и к высшим санам не стремится… У нас есть множество святых, которые избегали разного рода ответственности: игуменства, священства и архиерейства… И на Святой Горе некоторые считают священство препятствием в духовной жизни.

Вскоре после пострижения в великую схиму отец Паисий был назначен дикеем, то есть управляющим Иверского скита. Он построил себе каливу в глубине сырого оврага, откуда постоянно приходил в скит. Но здоровье его снова начало ухудшаться, он стал сильно кашлять, возобновились горловые кровотечения. В конце концов он слег, и его решили отправить в Центр легочных заболеваний в Салоники.

Несколько месяцев его готовили к операции. Организм был настолько истощен, что врачи всерьез опасались за его жизнь. Наконец его положили на операционный стол. Операция по удалению части левого легкого продолжалась одиннадцать часов, ему перелили двенадцать литров донорской крови. После операции его подключили к аппарату по отсасыванию жидкости из легких.

В марте 1967 года он вернулся в Иверский скит, но серьезные проблемы со здоровьем продолжались, и пришлось искать более сухое место. Им стала Ипатьевская келья в местности Катунаки. Здесь он прожил год в полном одиночестве, совершая молитву по четкам, читая Священное Писание и занимаясь рукоделием. Несмотря на слабое здоровье, он продолжал посещать своего духовника отца Тихона, хотя идти до его кельи приходилось несколько часов.

Монастырь Иоанна Богослова в Суроти

Пока отец Паисий находился в Салониках, за ним ухаживали несколько женщин. После его отъезда они обратились к нему с просьбой помочь им обустроить женский монастырь, в котором сестры жили бы по афонскому уставу. При его участии в селе Суроти возле Салоник был создан монастырь святого Иоанна Богослова. Отец Паисий считал своим долгом оказать сестрам духовную помощь, а потому приехал в Салоники и два месяца прожил у них. На трапезах он сидел во главе стола, а после трапезы поучал сестер и отвечал на их вопросы. Затем снова вернулся на Афон.

В июле 1968 года он удостоился видения Божественного Света. Вот как об этом рассказывается в его житии: «Как‑то раз вечером отец Паисий начал всенощное бдение в своей келье на Катунаках. После повечерия он стал творить молитву Иисусову, и чем больше творил ее, тем быстрее уходила усталость. Его начала переполнять огромная радость. Около одиннадцати часов вечера келья наполнилась сладким Небесным Светом. Этот Свет был очень сильным, но глаз не слепил. Омываемый этим Божественным Светом, отец Паисий чувствовал себя в ином, духовном мире. Он чувствовал неизреченное радование, тело его стало легким, как пушинка, – законам земного притяжения оно уже не подчинялось. Преподобный чувствовал благодать Божию, Божественное просвещение. Божественные смыслы проходили через его ум, как одновременно вопрос и ответ. Это были Божественные ответы, изложенные в человеческих словах… Это состояние продлилось всю ночь и начало прекращаться около девяти утра. Когда сверхъестественный Свет совсем исчез, всё вокруг показалось отцу Паисию каким‑то темным. Он вышел из кельи, и ему показалось, что еще ночь… Солнце было уже высоко, а день казался преподобному ночью, как при солнечном затмении».