Связи

Быстро двигаясь по комнате, он находил все новые карточки. Иногда они появлялись в местах, где он уже смотрел. Некоторые изображения он дополнял быстрыми росчерками, но в большинстве случае карточки летели на ковер в неизменном виде. Пространство вокруг темнело, будто покрываясь слоем пыли, потом начало блекнуть. Дьобулус успел схватить последнюю картинку, обнаружив ее на обороте рамки его с матерью фотографии, в момент, когда предметы вокруг него уже утратили четкость.

20.

[13:58, воскресенье. Ийдрик]

Томуш указал на место в заборе, где прутья слегка разошлись – Этта мог выйти с территории больницы здесь, перед этим выбравшись из здания через окна на первом этаже, располагающиеся достаточно низко.

На полках овощного отдела ближайшего магазинчика остались лишь разводы от полностью разложившихся овощей и фруктов. Сложно сказать, соблазнился ли Этта редиской и помидорами, но пустые пакеты от печенья оставил.

– Может, он только печенье и ест? – предположил Томуш.

Эфил задумчиво смотрел на пакеты.

– Может. Уверен, камушки в аквариуме и стулья – тоже его рук дело. Есть у меня одна теория. Хотелось бы обсудить ее с Октавиусом.

– Созвонишься с ним. Как связь появится.

На улице они побежали, иногда задевая блуждающие облака структурированного спирита. Предгрозовое небо наливалось чернотой, как новый синяк; на то, чтобы осторожничать, времени не оставалось.

– Ребенок был брошен в покинутом здании. Можно, когда доберемся до СЛ, поискать его имя в списке эвакуированных, но, уверен, оно не отыщется. Ситуация возмутительная и абсолютно незаконная. Предположим, Сильмус имеет непосредственное отношение к этому инциденту. Но зачем он так поступил? – Томуш четко работал локтями и ровно дышал, будто мог бежать неделю без устали, Эфил же старался не пыхтеть слишком громко, чтобы не провоцировать Деметриуса на проявления остроумия.

– Сильмус мог счесть мальчика нетранспортабельным, – предположил Эфил.

– Если по какой-то причине ты не можешь вывести человека из пораженного участка или если он сопротивляется эвакуации, ты его убиваешь. Это официальная инструкция.

– Тебе приходилось убивать людей во время эвакуации? – вздрогнул Эфил.

– Мне много чего приходилось делать.

– Сильмусу было двадцать три года, перед ним лежал страшно обожженный ребенок. И он не смог его убить. Оставить Этта без помощи в пустом городе было ужасным поступком, но Сильмус, вероятно, счел, что тот в любом случае не жилец. Он не решился взять на себя ответственность.

– Вот что бывает, когда серьезную работу поручают недоумкам, – Томуш все еще не мог простить начальству и провидению, что его отправили на выезд с этими двумя. – Сделай он то, что должен, у нас могло и вовсе не возникнуть проблем.

– Если бы родители были более «заинтересованы» и вспомнили о своем ребенке, потерянном во время эвакуации. Если бы эта страна была нормальной. Если бы то, если бы это. Мы имеем то, что имеем.

– То есть ты тоже считаешь, что этот мальчик впоследствии стал тем, кого мы ищем?

– Практически уверен. Я тут поразмыслил… у меня появилась версия, как он смог выжить.

– А?

– Врачи давали ему обезболивающее, приносящее некоторое облегчение. Но когда все ушли, Этта перестал получать лекарства. Его состояние ухудшилось. Пытаясь найти избавление от невыносимой боли, он каким-то образом сумел ухватить спирит и с его помощью залечить свои ожоги. Видимо, экстремальная ситуация способствует раскрытию скрытых способностей, так же как случилось с Дьобулусом позже. Этта не забыл и не простил человека, бросившего его в беспомощном состоянии, один на один со страданием. Позже он нашел Сильмуса и прикончил его.

– Лучше бы он прикончил своих родителей, которые сутки наблюдали его мучения дома, ничего не делая.

– Может и прикончил, кто знает.

Нужная квартира располагалась на первом этаже двухэтажного дома.

– Вот в чем они были заинтересованы, – Томуш пнул груду пустых бутылок. – У них был такой плотный график возлияний, что они долго не могли найти время для звонка в неотложку. Омерзительно.

Царивший разгром едва ли можно было списать на мародеров. В комнате Этта, размером примерно с кладовку, стояла металлическая кровать без постельного белья, не было никаких игрушек, кроме пивных крышек, которые Этта разложил ровными рядами, тянущимися по всему полу. Чтобы попасть в кровать, ему приходилось прыгать непосредственно из дверного проема.

– Сначала камешки и стулья, – пробормотал Томуш. – Теперь крышки. Чем он занимался?

– Играл, – объяснил Эфил.

Рассматривая убогую обстановку, он чувствовал, как саднит сердце. Чтобы ни творил Этта, став взрослым, он не заслуживал такого отношения к себе в детстве. Ни один ребенок не заслуживал. Эфил не представлял, как можно быть ответственным за жизнь беззащитного, не достигшего самостоятельности существа и при этом даже не пытаться обеспечить его хотя бы минимальным комфортом. Ленивая, лишенная мысли жестокость.