Свидание на пороховой бочке

– В густой шлейф духов «Ма петит» я попадала дважды: в тот день, о котором ты говоришь, на работе и несколько позже, когда блуждала в коридорах замка-отеля, – припомнила я и села. – Стоп, а ведь и красный «Пежо» мне перед тем являлся… Значит, вот кем мог быть тот пахучий розовый призрак, который мне мерещился в коридорах? Тамарой Руслановной Кулишевской! Хм… Это любопытно…

– Любопытно то, что сегодня она была не в розовом, а в черном с ног до головы! – веско сказала Алка.

– И что? – не дошло до меня.

– Повторяю: она была в черном. Вся. С головы до ног. И покупала только черные вещи. У нее было два больших пакета с покупками, и все тряпки – черные!

– Откуда ты знаешь? – автоматически уточнила я.

Трошкина молча указала подбородком на свой пакет из «Модного стока». Он был таким же произведением искусства, как творения модельеров: почти квадратный, прозрачный, как ледяной куб, в который вмерзли золотые веревочки. Разноцветное содержимое Алкиного пакета просвечивало сквозь стенки яркой радугой.

– То есть Зямина баба в «Модном стоке» набрала два мешка черного шмотья?

Алка кивнула, не сводя с меня выжидающего взгляда.

– И что? – все еще не догадалась я.

– Смерть с косой, – просуфлировала Алка одними губами.

Так она подсказывала мне в школе, когда я тупила у доски.

– Ты хочешь сказать… Смерть… Траур?! – Я вытаращила глаза и хлопнула себя по коленкам. – Блин, Трошкина! Выходит, Зямина баба овдовела?!

Тут я вспомнила: братец клятвенно уверял меня, будто он не связан с Тамарой Руслановной Кулишевской никакими иными отношениями, кроме исключительно деловых! Не очень-то верится, конечно, но выражением «Зямина баба» я сейчас порочу родного брата в Алкиных глазах, а это не дело.

– То есть эта тетка, конечно, не во всех смыслах Зямина баба, – попыталась я отыграть назад. – Мадам Кулишевская просто заказчица дизайнера Казимира Кузнецова, так что вовсе не важно, овдовела она или нет.

– Ошибаешься, это может быть очень важно, – зловеще молвила Трошкина. – Видишь ли, мадам – брюнетка.

– И что?

– Брюнетка с длинными прямыми волосами.

Я начала сердиться:

– Трошкина! Какая разница – мадам брюнетка с прямыми или блондинка с кривыми? Это ее как-то компрометирует?

– Ты вдову Маковеева вспомни.

– Как я могу ее вспомнить, я ее толком и не видела под кружевной мантильей, все, что могу сказать, – она брюнетка с длин… Ой!

– Вижу, дошло, – кивнула подружка, ухмыляясь в мое ошарашенное лицо.

– Не может быть! – Я потрясла головой, прогоняя невероятную мысль, возникшую у меня с подачи Трошкиной. – Она же Кулишевская, а он был Маковеев!

Алка фыркнула.

– Согласна, это не аргумент, – признала я. – Но вчерашняя вдова «Ма петитом» не пахла!

– Кто же душится на похороны?! Это был бы вопиющий моветон! Но и у вдовы на кладбище, и у пропахшей ароматом «Ма петит» брюнетки в «Модном стоке» все пальчики, кроме безымянного на правой руке, были в кольцах с бриллиантами! – выложила Алка последний аргумент.

За ним явно должен был последовать математически точный вывод. Я посмотрела на подружку, которая выглядела и довольной, и сердитой одновременно.

– Я думаю, пора нам встретиться с Тамарой Руслановной, – объявила она и с силой врезала по музыкальному дивану кулаком.

Он взвыл и подбросил Алку в воздух, как батут. Она ловко приземлилась на ноги и решительно одернула на себе курточку:

– Вперед! Пойдем найдем эту подозрительную бабу и выясним, кто она Маковееву, Зяме и нам с тобой!

И мы без долгих сборов и предварительной артподготовки двинулись в наступление. Пороть горячку – не лучшая тактика, но на этот раз нам повезло. Бабки на лавочке во дворе гомеопатическую аптеку знали, только называли ее «гомикопатической». Этот легкий уклон в сексуальное извращение не испортил нам навигацию, и по указанному адресу («На Воровского, между магазином игрушек и бывшей молочной кухней, где сейчас ресторан с носатым брунетом») мы нашли искомое.

Ресторан, правда, назывался не «Где Толик», как полагали дворовые бабки, а «Де Толли», но носатый мужик с бакенбардами черной мочалкой на вывеске имелся, и символический крест расположенной рядом аптеки смотрелся на нависающем над тротуаром итальяно-грузинском шнобеле как нашлепка из зеленого пластыря, то есть вполне органично.

В аптеке было чисто, пусто и красиво, как в музее. Сияла солнечными прожилками белая с золотом венецианская штукатурка. Масляно блестел натуральный, из светлого дерева паркет. С плакатов, украшающих простенки между стеклянными шкафами, тепло и мудро улыбались ухоженные дамы бальзаковского возраста. В нише витрины у небольшого стога из сушеной лаванды стояло чучело белой козы, улыбающейся точь-в-точь как дамы. Хотелось надеяться, что бедное животное тоже имело счастье благополучно дожить до преклонных лет. От золоченых копытец расходились круги из разноцветных пузырьков и коробочек с препаратами на козьем молоке и жире.