Свитки. Современное прочтение знаковых текстов Библии

Мысль о том, что среди людей нет никого, кто жил бы совершенно непорочно, характерна для библейских текстов: кто родился чистым от нечистого? Ни один (Иов. 14: 4), нет человека, который не грешил бы (3 Цар. 8:16). Этот пессимизм вызван не изначальными свойствами человека, — хотя некоторые иудейские комментаторы считают нашу удобопреклонность к греху следствием телесности, что неверно. Проблема в свойствах приобретенных — в изменениях, случившихся в природных основах из-за грехопадения, которому, замечу, в отличие от христианства, не отводится столь важного места в иудейской антропологии.

Здесь тезис Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы служит поводом не для очередного биения себя в грудь и сердечного сокрушения, а для вполне практических выводов в рамках золотого правила нравственности. Золотым это правило названо из-за абсолютной универсальности принципа, присутствующего в целом ряде религиозных и философских систем, от аристотелевского «Как вести себя с друзьями?» — «Так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с нами»[2] до Канта, сказавшего: «Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом природы»[3].

Екклесиаст предлагает использовать золотое правило для неосуждения других, помня, что ты и сам был повинен в подобных грехах. Что подводит нас к Евангелию, где мы слышим из уст Спасителя: ибо каким судом судите, [таким] будете судимы; и какою мерою мерите, [такою] и вам будут мерить, обратив это так же к теме осуждения ближнего: И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь (Мф. 7: 2–3)

Все это испытал я мудростью; я сказал: «буду я мудрым»; но мудрость далека от меня. Далеко то, что было, и глубоко — глубоко: кто постигнет его? Обратился я сердцем моим к тому, чтобы узнать, исследовать и изыскать мудрость и разум, и познать нечестие глупости, невежества и безумия, — и нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Вот это нашел я, сказал Екклесиаст, испытывая одно за другим. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщину между всеми ими не нашел. Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы (Еккл. 7: 23–29).

Здесь видится некоторый промежуточный эпилог: автор признается, что хотя он полон мудрости и знания, но истинная мудрость все так же далека от него — начиная с мудрости как суммы знаний, о чем он скажет в следующей, 8-й главе, и заканчивая мудростью как навыком различения людей, видения их внутренней составляющей.

Слова о женщинах, вложенные в уста Соломона, приобретают совершенно особое звучание, если учесть свидетельство Третьей Книги Царств: было у него семьсот жен и триста наложниц (3 Цар. 11: 3). Негативизм автора проявляется и в том, что, в отличие от остальной литературы мудрых, говорящей об опасностях, исходящих от чужой, прелюбодейной жены, или же о скорбях, которые способна принести мужчине сварливая жена, Екклесиаст говорит о женщине вообще.

С этой позицией, нужно заметить, не согласны ни еврейские, ни христианские толкователи, они конкретизируют, о каком типе женщин идет речь, например: «Разгул страсти и похотливости и поругание чести женщины, которая была создана для высшей цели — продолжения жизни в этом мире, но была сброшена с высокой ступени, дабы просто удовлетворять людскую похоть. Понятно, что речь здесь идет не о честных и праведных женщинах, исполняющих возложенные на них заповеди, а лишь о женщине развратной и преступной» (Сефер га-Пришут). Либо в упоминании женщины — как святитель Кирилл Александрийский[4], так и Раши (Вавилонский Талмуд, Незикин, «Авода зара», 17а), — видят аллегорию ереси, обнимающей человека мягкими руками и удерживающей столь же крепко, как оковы.

Глава 8