Свобода

Полвека назад Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл напугали западный мир двумя предельно несхожими вариантами грядущей социальной трансформации. Оба нарисовали картины самодовлеющих и самоподдерживающихся миров, миров, которые знакомы с конфликтами лишь как с чем-то аномальным или эксцентричным и немногих оставшихся диссидентов прячут подальше с глаз. Во всех остальных отношениях миры Хаксли и Оруэлла значительно отличались друг от друга. Хаксли создал свой мир на основе опыта пионеров роскоши свободного потребления. Оруэлл, напротив, черпал вдохновение из невзгод первых изгоев развивающегося свободного рынка. У Хаксли – картина обобщенного довольства, поисков наслаждений и беспечности; у Оруэлла – картина обобщенной (хотя и подавленной) злобы, борьбы за выживание и страха. Итог, однако, в общем одинаков: общество, уверенное в собственной идентичности, неуязвимое перед нападением, способное продлевать свои блеск и нищету до бесконечности. В мире Хаксли люди не бунтуют, потому что не хотят; в мире Оруэлла они не бунтуют, потому что не могут. Какими бы ни были причины покорности, оба общества гарантировали себе вечную стабильность с помощью самой простой и удобной меры – устранением альтернатив. Ни одна из двух картин не совпадает с современной системой сколько-нибудь точно, хотя без особого труда можно было бы указать частичные соответствия там и сям. Есть, однако, еще и третья картина, уже пятисотлетней давности, лаконичная и эскизная по сравнению с Хаксли и Оруэллом, но проникающая в самую суть системы, скрепляемой воедино потребительской свободой. Этой картиной мы обязаны францисканскому священнику Франсуа Рабле и его сатирическому шедевру «Гаргантюа» – книге, которая завершается постройкой Телемского аббатства. Телем – это место приятного житья; богатство здесь составляет главную моральную добродетель, счастье – главную заповедь, удовольствие – цель жизни, вкус – главное ремесло, развлечение – высшее искусство, веселье – единственную обязанность. Но в Телеме есть не только чувственные наслаждения и трепет от еще неизведанных удовольствий. Самая примечательная черта Телема – это его толстые стены. Внутри ни у кого нет повода беспокоиться, откуда приходят богатство, счастье и развлечения; это цена их постоянной и изобильной доступности. Никто не видит «другую сторону». Никто и не любопытствует ее увидеть: в конце концов, это же другая сторона.

Можно сказать, что потребительское общество начинается там, где кончается «Гаргантюа». Оно возвысило примитивные правила раблезианского аббатства до изощренных системных принципов. Общество, организованное вокруг потребительской свободы, можно представить как утонченную версию Телема.

Толстые стены – неотъемлемая часть потребительского общества; равно как и их незаметность для обитателей. Если такие стены и попадают в поле зрения потребителей, то лишь как фон для пестрых, эстетических приятных граффити. Все действительно уродливое и противное оставлено за стеной: потогонные фабрики, рабочие без профсоюзов и страховки, убожество жизни на пособие, обладание неудачным цветом кожи, мучение от того, что ты никому не нужен и везде лишний. Потребители редко замечают эту – другую – сторону. Сквозь убожество городских гетто они проезжают в уютном и плюшевом салоне своих авто. Если они когда-нибудь и бывают в третьем мире, то ради сафари и массажных кабинетов, а не ради потогонных фабрик.

Стены эти не только физические. Восприятие увеличивает дистанцию и углубляет разделение между сторонами. Обитатели потребительского общества думают о посторонних иногда со страхом, иногда с осуждением; в лучшем случае, с жалостью. В обществе, организованном вокруг потребительской свободы, всякий определяется своим потреблением. Обитатели – это полноценные личности, потому что они практикуют рыночную свободу. Посторонние – не что иное, как неудачные потребители. Они могут вызывать сочувствие, но им нечем хвастаться и их не за что уважать; в конце концов, они провалились там, где столькие преуспели, и они еще должны доказать, что ответственность за неудачу лежит именно на жестокой судьбе, а не на их порочном характере. Посторонние – это еще и угроза и источник беспокойства. Они рассматриваются как ограничение свободы обитателей; они тяжелым грузом ложатся на выбор обитателей, взимая налог с содержимого их карманов. Они составляют угрозу для общества, так как их требования помощи предвещают новые ограничения для всех, кто может без помощи обойтись.