Сын Эльпиды, или Критский бык (СИ)

Сердце мое чуть не выскочило из груди. Но я не ощутил того, что вчера, - пугающей звериной страсти, с которой я мог бы не совладать; я испытал священную радость единения… Как будто боги уже благословили наш союз. Я склонился к Поликсене и коснулся губами ее приоткрытых от нетерпения горячих уст.

Потом я велел:

- Идем домой.

На сей раз она безропотно подчинилась, и мы направились к выходу из дворца. Я еще затруднялся в поиске пути, но Поликсена больше мне не подсказывала; и кончилось тем, что мы выбрались наружу с противоположной стороны, там, где в стене зияла большая брешь.

Мы вернулись домой довольно рано. И я сразу пошел к хозяину, который оказался у себя, - сидя за письменным столом, Критобул проверял какие-то счета на глиняных табличках.

Я вежливо кашлянул и окликнул его; и миноец сразу повернулся ко мне.

- Что ты хочешь сказать, Питфей?

- Я хочу… поблагодарить тебя и сразу рассчитаться, господин, - ответил я. - С твоего позволения, я задержался бы у вас еще на день или два… я хотел бы побывать в самом городе и побродить по рынкам. Я заплачу заранее, чтобы между нами не было недоразумений.

Мореход несколько мгновений смотрел на меня, прищурившись… как будто знал, что я хочу получить из его дома гораздо больше, чем смею сказать; но потом невозмутимо кивнул.

- Как пожелаешь, мальчик. Давай сочтемся.

Он взял с меня самую скромную плату - но все же взял, чтобы я не чувствовал себя нахлебником и обманщиком.

- Я уже нашел для тебя корабль, на котором ты можешь добраться до Египта, - сказал он, как бы между прочим. - Он отходит как раз послезавтра.

Я снова поблагодарил его. И мне показалось, что Критобул понял все о наших с Поликсеной прогулках… Это был умный человек.

На другой день я с утра пораньше отправился на кносский рынок - но теперь уже один. Критобул сам показал мне дорогу.

- Надеюсь, найдешь то, что тебе понравится!

Мне самому ничего не было нужно; однако я долго выбирал подарки матери и Гармонии. В конце концов, я купил Эльпиде большую красивую шкатулку для хозяйственных надобностей, а сестре синие стеклянные бусы. Ничего, что напоминало бы о минойском владычестве, я в торговых рядах не увидел - обычный греческий рынок, такой же, как у нас в Линде. И преобладали в Кноссе действительно рослые греки-дорийцы, в привычных глазу строгих хитонах и гиматиях.

Сделав эти покупки, я не ушел. Осталось выбрать подарок той, которая возлагала на меня самые большие надежды…

Поликсене я купил пару браслетов - из переливчатого красно-зеленого сердолика.

Моя невеста очень обрадовалась подарку - и протянула тонкие руки, чтобы я сам застегнул браслеты: как будто просила надеть ей оковы.

Но затем вдруг серьезно сказала:

- Ты должен дать мне еще кое-что.

Я растерялся; а потом увидел, что она уставилась на мой оберег. Я вспылил.

- Ты что! Это же дар моей матери, я семь лет ношу его не снимая!

Глаза девочки так и вспыхнули при этих словах. И она не отступилась, услышав, как дорога мне эта вещица.

- Ты должен отдать мне его на хранение. Как ты не понимаешь? Это солнцебык, бог минойцев… и он привел тебя сюда, ко мне! Пусть останется у меня, пока ты не вернешься… твой бык будет по-прежнему оберегать тебя, и его сила только умножится.

Она накрыла своей рукой мою руку, которой я пытался защитить фигурку быка; а потом мягко разжала мои пальцы.

- Это будет самая моя большая драгоценность, Питфей.

Вдруг мне стало совестно. Я не мог отдать Поликсене эту подвеску - такую безделицу, в конце концов… а она отдавала мне все свое существо!.. Я был еще молод для брака - но понимал, как много брак значит для женщины.

Я благоговейно снял свой амулет - и хотел надеть на шею Поликсене; но она отвела мои руки.

- Нет, это только твой хранитель. Я положу его в шкатулку, под замок.

На другой день я отправился в путь. Я так ничего и не сказал Критобулу и его жене… я понимал: если Поликсена сочтет нужным, она признается сама. У нас было впереди еще несколько лет, чтобы созреть для брака: и я намеревался сдержать свою клятву верности.

Критобул проводил меня в порт и сам посадил на корабль, который шел до Навкратиса. Я помахал ему, вглядываясь в берег, - и стоял у борта, пока невысокая фигурка в голубом одеянии не пропала из виду. Но когда я перестал различать лица в толпе провожающих, то испытал облегчение.

Это одиночное плавание уже не было для меня в новинку; и теперь я не думал о том, чтобы тешить своим искусством матросов и гребцов. Мои мысли долго занимала Поликсена, дочь персидского военачальника, - и сладостное, будоражащее душу предвкушение нашего с нею будущего.

Лишь иногда я ощущал пустоту в груди - там, где всегда висел мой золотой бычок; и непроизвольно ощупывал грудь. Как будто Поликсена взяла у меня в залог мое сердце! Что я скажу матери, когда она спросит, куда я подевал ее дар?..

Только правду. Иного не дано!

А потом я начал думать о Египте и о моем друге, к которому теперь плыл. В его жизни, наверное, тоже столько всего произошло за эти годы!