Сын Эльпиды, или Критский бык (СИ)

Я уже знал, что не смогу сделать это сам, - и, честно говоря, порадовался. Вначале мы с моим другом говорили только о скорбных предметах, приличествующих минуте, и Исидор рассказал мне, что для народа Та-Кемет погребение - величайшее и главнейшее таинство в жизни. Прикасаться к мумии могут только бальзамировщики-парасхиты и жрецы, читающие заклинания для облегчения усопшему пути по загробному царству. Даже Исидору не было бы это позволено, не будь он жрецом низшей ступени…

- Так значит, для вас вся жизнь - это подготовка к смерти? - воскликнул я. До сих пор мне даже не приходило в голову, насколько египтяне в этом отличаются от нас и от других народов.

- Да, именно так, - ответил Исидор.

Он улыбнулся мне с сознанием своего превосходства.

- Каждый день, совершая преклонение перед Хнумом и Осирисом, я говорю себе, что этот день может стать последним. И мое сердце может перевесить перо Маат на последнем суде.*

Меня начал тяготить этот разговор, похоже, приносивший моему старшему другу своеобразное наслаждение, доступное только египтянам. Видя, что мне хочется уйти, Исидор понимающе усмехнулся.

- Люди всех народов думают о смерти, экуеша, но лишь люди Та-Кемет умеют должным образом к ней приготовиться, - сказал он.

Мне очень хотелось поспорить; но, разумеется, сейчас это было бы грубо и неуместно. Однако у Исидора было мало времени на разговоры о божественном - помимо подготовки к похоронам, он разбирал свитки, оставшиеся от отца, готовясь к вступлению в должность: эти папирусы хранились как дома, в семейной библиотеке, так и в коптосском Доме жизни. Кроме этого, мой друг много времени посвящал преклонению. Он и раньше, в детстве, был набожен - а теперь порою погружался в молитву на целый час, раскрыв ковчежец со статуэткой своего бога и воскурив благовония. Когда я подглядывал за ним, - как он сидит на циновке, поджав ноги и простерев руки, - мне казалось, что Исидор, как и другие жрецы Египта, в молитвенном экстазе теряет чувство времени…

Однако, чтобы я не чувствовал себя лишним и не скучал, Исидор предложил мне воспользоваться его библиотекой. Я не был большим охотником до чтения - хотя я всегда любил узнавать новое, я считал, что гораздо лучше извлекать уроки из жизни, общаться с разными людьми и преодолевать препятствия, чем ворошить сухие свитки. У нас дома, к тому же, книг было мало: их собирали только самые богатые люди, и больше для того, чтобы похвалиться перед высокородными гостями.

Но в доме Исидора, от нечего делать и из вежливости, я воспользовался его приглашением. Библиотека у господина Тураи и его жены оказалась очень обширная - целых два стеллажа с круглыми гнездами для папирусов. Молодой слуга Исидора Нахт-Мин, - это был не раб, а свободный человек, как я узнал, - объяснил мне, что каждый из стеллажей делится на три секции. Верхняя была отведена под иероглифические тексты, средняя под иератические и демотические: это два вида египетской скорописи. Ну а внизу были свитки на греческом. Только их я и мог бы разобрать.

Нахт-Мин сообщил, что многие свитки в верхних и нижних секциях повторяют друг друга: это переводы с египетского языка на греческий и наоборот.

Эти папирусы не обманули моих ожиданий - я нашел очень любопытные хроники правления древних фараонов, которые, как я заподозрил, были скопированы в коптосском книгохранилище рукой Тураи или его сына. Еще я нашел трактаты по математике и философии: изложение взглядов Пифагора, Фалеса и Анаксимандра*, с которыми нас уже знакомили на уроках. Но повторять в египетском Коптосе то, что я учил дома в школе, - это было для меня чересчур!

Почитав какое-то время, я решил поупражняться в игре на кифаре. Я надеялся, что дух бабушки, если даже он рядом и слышит меня, не оскорбится.

Я поднялся со своим инструментом на крышу, чтобы никого не смущать. Как и Исидор своим молитвам, я мог предаваться игре и пению часами: хотя сейчас от пения решил воздержаться, у меня был слишком звучный голос, который сразу привлек бы внимание соседей. Так что я удовольствовался тем, что наигрывал по памяти знакомые мелодии.

Я не заметил, как ко мне поднялся Исидор. Когда я прервался, то обнаружил моего друга сидящим в стороне, у ограждения, - по-видимому, он уже некоторое время слушал меня…

Я смутился. Но Исидор только улыбнулся. Он стал похож на себя прежнего - на того, кого я знал раньше.

- Я долго пренебрегал тобой, но то, что ты здесь, - радует мое сердце, - сказал он. - Сейчас я свободен, и хотел бы узнать, как ты жил эти годы.

Что ж, это было его право - и как друга, и как хозяина…

Я не знал, стоит ли рассказывать Исидору о моем детстве, которое уже казалось мне незначительным; и первым делом сообщил самую главную новость.

- Я обручился, Исидор, и через три года женюсь!

Исидор живо заинтересовался этим, спросив, кто моя избранница и как я ее нашел. Я рассказал. Я заявил, что убежден - соединить свою судьбу с этой Поликсеной мне предназначено свыше!

Я и вправду верил в это… как верю до сих пор. И вы, конечно, можете себе представить, какое впечатление мои слова произвели на Исидора.