Сыновья идут дальше

Все старое — раньше это не устраивало военных инженеров с офицерскими чинами. Раньше они роптали на заносчивых гвардейцев. Они скромно ездили на конке или в трамвае, не часто — на извозчике, гвардейцы проносились мимо на рысачьих парах. А по какому праву? Ведь без них, механиков и техников, не может сдвинуться с места военный корабль. От гвардейцев какая польза? Но теперь эти военные соглашались на все старое — и пусть их, гвардейцы, скачут на рысачьих парах в Новую Деревню.

Теперь в том доме, куда негласно переселилось офицерское собрание, решили не подавать руки врачу Сухину и инженеру Адамову за то, что те так просто и не за страх работали у большевиков. И всласть гадали здесь, что станет с Сухиным и Адамовым, когда все повернется на старое, — только ли арестантские роты и публичная порка или вешалка?

Однажды пришлось все же позвать Сухина. Кто-то опился плохим ликером. Сухин избегал прямых обращений — он знал, что его здесь ненавидят, — а говорил, ни на кого не глядя: «Больного положить повыше… желудок прочистить вот этим… Если станет хуже, сообщите мне. А эту отраву выкиньте…» Больной, запрокинув белое как мел лицо, мычал, идиотски скривив рот: «Доктор, спаси-ите…»

О Березовском ничего не говорили, хотя многие помнили обиды. Березовский изредка бывал здесь, соблюдая осторожность. Раньше его считали изменником, вспоминали, как он отломил сук и пошел с толпой, неся красный флаг. Летом, будучи начальником завода, Березовский получал ругательные письма без подписи. Теперь же он сидел, как свой среди этих людей, чокался, принимал от гладко зачесанной молодящейся женщины чашку чаю и мило шутил, что жениться ему поздно, что все привлекательные женщины уже замужем.

При Березовском не читали писем с Дона и не ругали громко новую власть. Березовский пока еще оставался начальником завода. Он отводил на вечеринках кое-кого из этих людей в сторону и говорил с ними тихо, доверительно.

4. Когда разваливается фронт

Навстречу проносились неправдоподобно забитые людьми составы. На станции кто-то лез в открытое окно, но поезд тронулся, и ноги в сапогах из бурой, негнущейся кожи, в сапогах последнего года войны, болтались снаружи — десятки рук принимали человека, а развязавшуюся рваную обмотку уносил в поле ветер. Вагоны встречных поездов скрипели на ходу и, казалось, готовы были каждую минуту соскочить с колес.

На станции вблизи Витебска пришлось долго ожидать. Буров стоял на платформе. Рядом с ним остановился проезжий офицер лет сорока, в шинели без погон. Он глядел на поезда, которые проносились через станцию, и говорил сам себе:

— Какая же это демобилизация, скажите на милость?! Хаотическое переселение народов. Народы моршанские, народы кексгольмские, народы стародубские, народы пензенские…

Родион также глядел вслед поездам.

В Смольном Бурову говорили:

— Вы цемент. Вы должны укрепить фронт.

Так хватит ли для этого двадцати тысяч питерских рабочих? Неоткуда сейчас взять солдат. Вспомнился ему в эту минуту солдат Ильин, который приходил к большевикам в Устьево. Хороший, правдивый человек, а воевать и он «сейчас не захочет.

— …народы чухломские, сморгонские, кашинские…

— Долго вы считать будете? — резко спросил Родион.

— Целого народа уже нет.

— Для нас он есть.

— Почему же он уходит с фронта?

— Потому что вы разложили солдата.

— Мы? До сих пор я думал иначе.

— Вы три года не могли ему объяснить, за что он воюет.

— Политики у меня не спрашивайте. Я просто фронтовой офицер. Я домой еду забыться, отоспаться и никогда не вспоминать об этой войне, если удастся.

— Хорош фронтовой офицер, который… чухломские народы считает. Тем-то вы и разлагали армию, что не было для вас народа, а была только серая скотинка в шинели.

Офицер круто отвернулся и отошел в сторону.

В Витебске на вокзале отряд встретил представитель местного Совета.

— Мы по телеграмме узнали, что едут питерские рабочие, — сказал он. — В городе тревожно. Помогите нам. У нас нет своих сил.

— Мы не можем оставаться.

— С центром согласовано. Вот телеграмма.

В Витебске собрался какой-то подозрительный съезд национальных партий. Съезд пытались было открыть в столице, но не решились и переехали сюда всем составом.

В день открытия съезда в Витебске против Советов выступили сразу три религии — костел, церковь и синагога. Процессия из синагоги направилась к церкви, там к ней присоединились попы в облачении и крестный ход. Из костела вышли ксендзы.

Единая процессия трех религий приблизилась к дому на площади, где открылся съезд. Купцы и адвокаты вышли на балкон. Они казались заграничными парламентариями, были в сюртуках и в цилиндрах.

С балкона говорили речи, когда отряд с Буровым и Чернецовым приближался к площади. Броневик оставили на соседней улице.

В толпе Родион вдруг увидел знакомое лицо. Это был его знакомый по вагону офицер, говоривший о переселении народов. И рядом стояли молодые люди. Их было несколько десятков. Буров послал на соседнюю улицу сказать броневикам, чтоб были готовы выехать на площадь.