Сыщики с Нанкин-роуд

– Именно поэтому вы сможете избегнуть нескромных взглядов, когда будете избавляться от трупа.

– Не уверен, что я сумею управиться с печью, – в смущении сказал он.

– Неужели вы думаете, что мы оставим вас одного? Вас будет сопровождать Хуберт Чех. У него есть опыт обращения с механизмами. Кроме того, его отец работал на стекольной фабрике, так что ему известно, как управляться с промышленной печью.

– Почему вы это делаете? – спросил Клод. – Почему вы нам помогаете? Ведь предполагается, что этот человек был вашим боссом и отцом этого мальчика, Джонатана… Почему вы настроены против него?

– Я рассчитываю на то, что наша дружба будет долгой и плодотворной, дорогой Клод, – ответил Вэй Лун. – Когда Спенсеры покинут Шанхай, без колебаний заходите ко мне, если почувствуете себя одиноким во Французской концессии. Я обязательно вновь куплю печенье с семенами лотоса. К тому же я более чем уверен, что Хуберт также всегда будет готов нанести вам визит в вашем новом доме, который, я надеюсь, вскоре будет украшен истинными произведениями искусства. И спустя какое-то время, когда мы научимся вам доверять и вы начнете становиться частью нашей семьи, мы ответим на ваш вопрос.

Клод усмехнулся.

– Что ж, полагаю, это вполне справедливо.

Удовлетворившись этим ответом, Вэй Лун перевел взгляд на девушку.

– Я слышал, что вскоре вы возвращаетесь в Соединенные Штаты. От всего сердца желаю вам, Эвелин, самой счастливой жизни с вашим супругом.

Эвелин Спенсер кивнула и улыбнулась, вспомнив, должно быть, Джейкоба.

– Я приложу все усилия к тому, чтобы так и было, – ответила она наконец. – И бессонными ночами буду думать о том, что вы сказали мне по поводу телеграммы от вашего лондонского друга.

Вэй Лун снова обвел взглядом двух молодых людей, сидевших напротив него, и в его сердце вдруг родилась симпатия к ним. Они ему нравились. Нравились, несмотря ни на что. Он всегда испытывал слабость к сломанным вещам. Всегда старался помочь их починить. Потому, быть может, что когда-то и сам был таким же. А потом снова взял блюдо, на котором лежало печенье с семенами лотоса, и протянул его Эвелин.

– Съешьте, дорогая, хотя бы одно. Не можете же вы уехать из Китая, не попробовав семян лотоса.

XLVIII

Когда Клод, Хуберт и Элис вошли в дом, он показался им странным. Как будто стены понимали, чтó они совершили, будто они откуда-то узнали, что эти трое только что сожгли в промышленной печи тело человека. Элис была вынуждена привыкать к дому несколько секунд, чтобы почувствовать себя в нем относительно комфортно, перестать ощущать себя судимой всем, что ее окружало.

И тем не менее дом, приобретенный Клодом Ожье в зоне Французской концессии, был просто великолепен. Не далее как вчера вечером – Элис до сих пор не верилось, что это произошло всего-навсего вчерашним вечером, – они с Эвелин пили на этой улице чай, усевшись в тени банановых деревьев. Клод вошел первым и пригласил их последовать своему примеру еле заметным жестом, как будто Хуберт и Элис обладали неоспоримым правом войти в этот особняк без соблюдения излишних формальностей. Словно то, что они только что совершили втроем, отменило все внешние условности, которые уже не имели между ними никакого смысла. Клод все еще был бледен и слегка дрожал. Когда Хуберт привел в действие плавильную печь, внутри которой находился ящик из художественной галереи, а в нем – тело Монти Дауда, Клод выглядел так, будто еще чуть-чуть – и он лишится чувств.

Было же время, вспомнила вдруг Элис, и не очень далекое, когда они с Эммой, прогуливаясь по рынку, шутливо болтали о Клоде Ожье. Эмма тогда предложила ей способ с ним познакомиться: «Тебе бы подстеречь его в отеле, в каком-нибудь узком коридорчике, и уронить что-нибудь на пол: вот пусть и поможет тебе эту штуковину поднять!» И вот она находится не где-нибудь, а в великолепном особняке этого джентльмена, и сегодня вечером она побывала на одном из промышленных предприятий семейства Ожье и, стоя рядом с ним, смотрела, как огонь пожирает труп. Разумеется, предугадать такое развитие событий было почти невозможно.

Хуберт обратил на нее удивленный взгляд, и Элис поняла, что, сама того не ведая, улыбалась своим мыслям.

– Прошу меня извинить, – шепнула она ему, чувствуя, как накопленные переживания вот-вот прорвутся нервным хохотом. Она попыталась сдержаться: внезапный хохот в данных обстоятельствах никак не мог считаться уместным. – Наверное, меня безмерно радует, что все прошло как по маслу.

Хуберта, очевидно, не смутила ее улыбка в имеющихся обстоятельствах – скорее наоборот. Он ответил ей теплым, сочувственным взглядом, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, к ним обоим обратился Клод Ожье:

– Хотите чего-нибудь выпить? Правда, могу предложить только по стакану воды – ничего другого сейчас в доме нет.

Дом оставался полупустым, необитаемым, в огромной гостиной тут и там беспорядочно стояли предметы мебели, укрытые простынями. Среди этого пространства Клод выглядел не менее растерянным, чем его гости.

– Большое спасибо, но мне ничего не нужно, – прозвучал ответ Элис.