Сыщики с Нанкин-роуд

Вэй Лун, доживший до сорока семи лет, никогда не думал заводить семью и обзаводиться детьми, но неожиданно, пока он спасал Хуберта и малыша из пылающего дома, из огня, в котором догорали долгие годы лжи и предательства, в его сердце родилась уверенность, что этих двух мальчиков он будет оберегать до конца жизни.

О том, что случилось после событий в Карловых Варах

Себастьян Моран ни за что не признается Джеймсу Мориарти в совершенном – в этом Вэй Лун был уверен. Он заставит его поверить, как поверили и все остальные, в то, что гибель семьи Елинек явилась последним актом мести злосчастного Бизоньози. И это давало им некое преимущество, поскольку Себастьян Моран также никогда не признается Джеймсу Мориарти и в том, что, вопреки общему убеждению, Хуберт остался в живых. В том, что того не было в доме, что он его не нашел.

– Главное, чтобы Мориарти продолжал думать, что ты сгинул в горящем доме, – сказал тогда Хуберту мастер Вэй. – Хотя он в тот раз и отпустил тебя, но все же он остается человеком страшным и очень опасным, а со временем станет еще страшнее и опаснее.

Хуберт в знак согласия молча кивнул. Они сидели за накрытым к завтраку столом, но оба едва притронулись к еде. Со дня гибели его родителей прошли месяцы, однако у Хуберта все еще случались дни, когда весь мир казался бесконечно серым и враждебным. Единственное, что было доступно в эти дни Вэй Луну, – оставаться рядом с ним и ждать, когда это пройдет.

– Ты уже слишком большой, чтобы полностью сменить личность, – продолжил он. Он намеревался как можно раньше обсудить с Хубертом этот вопрос, откладывать далее было уже невозможно. – Ты можешь выучить другие языки – это я беру на себя. Научу тебя говорить по-английски и на шанхайском китайском, если захочешь, но полностью избавиться от чешского акцента тебе не удастся. И если ты будешь на виду, если воспользуешься теми деньгами, чтобы вести роскошную жизнь, то он тебя найдет. Он знает тебя в лицо, знает твои корни. Любой джентльмен соответствующего возраста родом из Богемии привлечет его внимание.

– Я не ищу роскошной жизни, – ответил Хуберт, нарушив молчание. – И становиться джентльменом тоже не хочу. Если бы я только мог вернуться домой, к родителям, я бы так и сделал. Я хочу работать вместе с матерью в лавке, научиться чинить разные машины.

Лицо Вэй Луна опечалилось.

– Мой дорогой мальчик, боюсь, что это решительно невозможно.

Тогда их пристанищем был миленький домик из красного кирпича в окрестностях Франкфурта. Дом принадлежал близким друзьям Вэй Луна: и туда, убежав из Карловых Вар, он привез Джонатана и Хуберта. Спустя годы Вэй Лун будет вспоминать о том периоде своей жизни в Германии с чувством горечи и благодарности. Вспоминать первые недели с Хубертом, погруженным в мрачные думы, во тьму, объятую языками пламени, забравшего его дом, когда эта картина все еще стояла перед его глазами, как живая, а также последующие месяцы, когда мальчик стал понемногу приходить в себя, а сам Вэй Лун учился искусству быть родителем для него и Джонатана.

Пока Хуберт и Вэй Лун вели разговор о будущем, сидя за накрытым к завтраку столом в доме из красного кирпича, Джонатан занимался тем, что просовывал свои пухлые пальчики между прутьями птичьей клетки Хуберта. Экзотическая пташка, которую Хуберт когда-то поймал на центральной улице Карловых Вар, подскочила к детским пальчикам, легонько их клюнула, и Джонатан засмеялся. Птичья клетка оказалась одной из тех немногих вещей, которые Хуберт смог вынести из дома, глубокой ночью вернувшись на пожарище. Пламя, к счастью, пощадило задний двор.

Птицам при переезде вовсе не было удобно в тесной переноске, и все же Хуберт, отправляясь в путь, выпустить их не решился. Вэй Луну он сказал, что ни одна из трех птиц не сможет выжить в одиночку, оказавшись на свободе. «В этом они весьма похожи на нас, – с понимающей улыбкой отозвался Вэй Лун, – в одиночку мы справляемся не слишком хорошо». «Тогда нам всем лучше держаться вместе», – ответил разучившийся улыбаться Хуберт. Эти слова решили всё. Так они стали одной семьей.

– Что ж, в таком случае полностью сменить личность сможет, наверное, он, – задумчиво сказал Хуберт, глядя на Джонатана. В последнее время малыш тоже смеялся нечасто, только когда играл с птичками. – Если для меня уже слишком поздно, для него-то время точно еще не упущено. Он сможет стать тем, кем захочет, прожить хорошую жизнь. Мы ведь можем, я думаю, открыть на его имя какое-нибудь дело. Отель, например, – предложил он, и лицо его озарила надежда. – Отель, только очень далеко отсюда, в Шанхае. Так ты сможешь вернуться на родину, а Джонатан получит достойное будущее…

Вэй Лун несколько секунд размышлял.