Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

— Кто здесь?

Он слышал неровное дыхание и вздрогнул, когда раздался низкий хриплый голос.

— Это ты, малыш?

В круге света появилась женщина — ярко накрашенная, с золотыми кольцами в ушах. Она была в домашнем халате, который только подчеркивал ее полноту, и в шлепанцах на босу ногу. Дутр невольно попятился.

— Испугался меня? — спросила она. — Не узнаешь?.. И все-таки давай поцелуемся.

Дутр подставил щеку и почувствовал прикосновение пухлых мягких губ, потом женщина отстранилась и оглядела его с головы до ног.

— Его копия, — прошептала она. — Вытри лицо, в твоем возрасте не плачут.

Отстранив голубок рукой, она достала из ларца бутылку и два стакана.

— Устал, должно быть, бедняга. Ну-ка хлебни. А на него не обращай внимания. Там, куда он отправился, до живых нет дела…

Она повертела стакан в руках, пожала плечами и выпила залпом.

II

Похорон Дутру не забыть. Огромные бетонные дома теснились вокруг кладбища, как теснятся они вокруг футбольных площадок, которые показывают по телевизору в новостях. Плиты, кресты, гравий — все здесь было новехоньким. Даже гроб как-то весело и молодцевато поблескивал, пока старенький пастор что-то невнятно бормотал на латыни, а может, и по-немецки. Дутр то и дело поглядывал на мать, она мешала ему, и он становился рассеянным и бесчувственным. Черный костюм был ей узок — наверное, она взяла его у кого-то. Юбка так обтягивала бедра, что выступала резинка трусов. Жакет на боку лопнул, и в прорехе мелькало что-то сиреневое. Когда гроб стали опускать, она подошла поближе и нахмурилась, потому что могильщики опускали его неровно. Неподалеку от могилы стояло несколько человек, лица их были в меру печальными. Когда пастор окропил всех святой водой, они перекрестились. Несколько любопытных высунулись из окон ближайших домов. В аллее по соседству стоял другой гроб, другой пастор и другие провожающие в трауре. Ветер смешивал слова заупокойных молитв. Дутру приходилось напоминать себе, что он в Гамбурге, что хоронят его отца, потому что руки его машинально искали кропило и в голове всплывали строчки молитв. Он неуверенно произносил их, и ему казалось, что они достались ему от одной из прошлых жизней. Дутр все смотрел и смотрел на мать, он ничего не мог с собой поделать. Подпудрилась она наспех и только подчеркнула косметикой свои морщины. Сколько же ей лет?.. Пятьдесят? Больше? Волосы у нее крашеные, щеки обрюзглые. Но в сумрачном пристальном взгляде есть что-то неистовое, сбереженное от пылкой юности… От ее взгляда Дутру становилось не по себе.

Землю кидали полными лопатами. Ушел пастырь с мальчиком-хористом. Друзья профессора Альберто потянулись цепочкой, что-то неразборчиво бормоча, они кланялись вдове и долго не выпускали ее руки. На Дутра никто не обращал внимания. Одеты друзья были весьма эксцентрично. Акробаты? Клоуны? Подошел, перебирая кривыми ножками, карлик с перламутрово-серой шляпой в руке. Лица у всех бритые, глаза светлые, губы скорбные. Большинство целовали Одетту. Женщин было мало. Дутр не решался смотреть на них, но, потупив из робости глаза, замечал их ноги, бедра, свободную развинченную походку и чувствовал странное смущение. Самая молоденькая долго разговаривала с Одеттой, и, когда она потом пожала руку Дутру, его придавило ощущение собственного ничтожества. Волосы у молоденькой были светлые, фантастически светлые, и светились как ореол. Дутр не успел рассмотреть ее, не понял, что она сказала. Он даже не взглянул ей в лицо, почувствовав мучительный стыд от того, что стоит в костюме, который ему маловат, возле грузной незнакомой женщины, которая механически повторяет: «Спасибо, спасибо» на трех или четырех языках. Глаза ему нестерпимым солнцем слепило золото волос.

— Спасибо, Людвиг, спасибо, — проговорила Одетта.

Руку ей пожимал мужчина, который вчера встречал Дутра на аэродроме. За ним вперевалку шагал необычайно тощий тип, выше Людвига на голову и шире в плечах.

— Владимир, — объяснил Людвиг. — Ваш шофер.

И прибавил шепотом:

— Маленько того.

Обернувшись к Владимиру, Людвиг щелкнул пальцами, и тот, сгорбившись, болтая руками и горестно шмыгая носом, двинулся за ним. Кажется, он один-единственный всерьез горевал. Дутр закрыл глаза. «Нет, все это я вижу во сне», — подумал он. Открыл глаза и вздрогнул. Юная блондинка опять целовала его мать, а потом снова протянула ему руку.

— Видите ли… знаете… — пробормотал он.