Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

— Ты на меня не очень сердишься? — спросила она. — Все молчишь и молчишь… Хитрый злопамятный скрытный мужичок… А я сумасшедшая старуха. Но вот увидишь, я тебя всему выучу. Людвиг — он грубиян, ты его не слушай. Да он и уедет скоро… Для начала я причешу тебя иначе, потом одену по своему вкусу… Не могу смотреть на эту твою курточку. А вечером поговорю с близняшками. Если они не совсем идиотки, думаю… Да, думаю… Ну что, скажешь ты мне хоть слово в ответ, а?

Дутр, опустив голову, казалось, изучал «окно с привидениями».

— А Людвиг… — начал он, — что он здесь делает?

Было тихо-тихо, и в тишине позвякивали брелоки. Одетта уже не обнимала Дутра.

— Ты жизни не знаешь, — сказала она. — И мне, пожалуйста, не задавай вопросов.

Она встала, отряхнула халат, провела по волосам расческой и заглянула в буфет.

— Налить глоточек шнапса? Выпей… Легче будет.

Дутр укладывал листки в папку.

— Папа… — начал он.

— Нет-нет, прошу тебя, — прервала его Одетта, — избавь меня, пожалуйста, от своих сантиментов! У молодого мужчины в двадцать лет нет уже ни мамы, ни папы! Он сам должен со всем справляться.

— Отчего он умер? — настойчиво продолжал Дутр.

— От сердечного приступа… Человек он был, конечно, необыкновенный.

Она пила шнапс маленькими глоточками; глаза у нее затуманились. Когда она вот так доверительно говорила, ее низкий голос бередил душу.

— Он устал, сильно устал, устал давным-давно… Ты догадался, что большого согласия между нами не было. Лечиться он не хотел. А номер у него был сложный. Его привязывали веревками к стулу…

У Дутра невольно вырвался язвительный смешок:

— И он без посторонней помощи высвобождался…

Одетта, глядя сквозь стакан на свет, кивнула.

— Какой же ты дурачок, — пробормотала она. — Да, высвобождался… Но на свете есть только пять или шесть циркачей, которые работают так, как он… Если б ты только на него посмотрел!..

Она со стуком поставила стакан на стол.

— Но его нет, — сказала она. — Что ты хочешь еще узнать?

— Ничего.

Голос Одетты изменился, она снова стала вульгарной и грубой, какой была на кладбище.

— Не хватало только, чтобы мы с тобой полаялись, честное слово! А ну выкладывай все, что накопил! Я всегда играю в открытую. Это твой отец таил обиду месяцами и спустя два-три года припоминал слова, которые и вылетели-то просто так в споре, под горячую руку. Но я так не умею.

Она подошла к Дутру и встряхнула его за плечи.

— Конечно, я виновата и вину свою знаю не хуже тебя… Но если получится то, что я задумала!.. Отправляйся к Людвигу… И старайся, пожалуйста, изо всех сил. И еще: научись улыбаться… Этот твой поджатый рот! А тебе не говорили в коллеже, что ты очень хорошенький мальчик?

Улыбаться Дутру не хотелось. Ему хотелось избавиться от тяжелых рук Одетты, которые давили ему на плечи как ярмо.

Людвиг, покуривая сигару, ждал его в фургоне с реквизитом. Владимир освободил середину, сдвинув все в глубь фургона, и прилаживал маленький прожектор.

— Сними куртку, — распорядился Людвиг. — От нашей работы становится жарко. Физкультурой занимался?

— Мало.

— Будешь заниматься в день по часу. Владимир, свет!

Владимир зажег прожектор.

— Всегда яркий свет. Зритель должен щуриться, — объяснил Людвиг. — Владимир, корзину!

Владимир поставил перед Людвигом оплетенную ремнями корзину.

— Твоя задача — поместиться в ней, — сказал Людвиг.

— Не думаю, что это так уж сложно, — сухо ответил Дутр.

Людвиг открыл крышку корзины и улыбнулся.

— У нее двойное дно. Я бы удивился, если б ты справился с первого раза.

Дутр сжался, но крышка не закрывалась. Он лег на бок и подтянулся, сбивая мизинцем пепел с сигары. Дутр сжимался, сжимался, спину у него ломило. Ему не хватало воздуха.

— Еще! — командовал Людвиг, — Еще!

Дутр, измучившись в тесной корзине, не выдержал и встал. Ноги у него свело, на коже краснели рубцы от плетеных стенок корзины.

— С меня хватит! — буркнул он.

— Скверный характер? — осведомился Людвиг.

— Скверный трюк. Вы же сами видите, что уместиться в ней невозможно.

— Я умещаюсь. И ты уместишься, когда будешь ловчее и гибче. Владимир, кольца!

Кольца были плетеные, величиной с тарелку. Людвиг подбросил два, три, четыре, минуту жонглировал ими с обидной небрежностью и вдруг крикнул:

— Лови!

Дутр упустил первое, поймал второе, третье, а четвертое стукнуло его по лбу.

— Рефлекс отсутствует, — констатировал Людвиг. — Кольца по пятнадцать минут каждый вечер. Засучи рукава!

Владимир сидел на кровати свесив руки и жевал резинку. Изредка он вытирал нос рукой. Людвиг вытащил из кармана монету.

— Свинец, двадцать граммов. Идеальный вес. Раскрой правую ладонь… Так… Зажми монету между основанием большого пальца и указательным. Хорошо. Теперь пошевели пальцами так, словно в руке ничего нет.

Монета покатилась на пол.

— Не гожусь я, — пожаловался Дутр.

— Чуточку терпения! У тебя недостаточно крепкие руки, только и всего. Две недели потренируешься с гантелями, и дело пойдет на лад. Не забывай работать с долларом. Главное — привычка.

Щелчком он закрутил монету в воздухе и поймал на ладонь.