Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Одетта кивает. Кольцо за кольцом разворачивается веревка. Девушка развязывает поясок. Стриптиз из самых целомудренных. Понятно, что девушка сбросит платье для того, чтобы подняться по веревке и сбежать. Падает поясок, рукава, юбка… Вопреки всем законам веревка стоит вертикально. Оркестр потихоньку наигрывает венский вальс. Прожектор окутывает голубым туманом ослепительное тело актрисы, превращая его в таинственно мерцающий витраж. Остальной свет гаснет, сцена погружается в полумрак. Горделиво стоит золотоволосая девушка перед сотнями зрителей. Плавным движением она отбрасывает веер, берется за веревку и лезет по ней вверх. Она уже поднялась до половины — призрачное, неземное видение. Все лица подняты к ней, все пристально следят за каждым ее движением, а музыка тихо терзает душу сожалением о несбыточном.

Ах, как хотелось бы удержать эту воздушную тень, которая наклонилась в последний раз и, прощаясь, машет рукой. Всхлипнула скрипка. Дрогнула веревка. Тишина становится невыносимой. Веревка раскачивается, скрипка смолкла. Волшебство кончилось. Веревка, падая, со свистом рассекает воздух. Но глаза все еще ищут исчезнувшее видение. Зал не решается вздохнуть. И тут дверь распахивается. Входит юный сеньор, следом за ним — полицейский. Вот теперь зал бушует. Все кричат, машут руками. Полицейский подходит и поднимает сброшенную одежду. Мягко взлетают две голубки и кружат вокруг растерянных мужчин. Зал аплодирует, в то время как разъяренный жандарм хватает и тащит за собой юного сеньора. Занавес падает, поднимается вновь. Зрители стоя вызывают Пьера и его партнершу. Артисты выходят, неловко кланяются. Яркие огни рампы освещают их юные, почти детские лица. Артисты собираются уйти. Крики усиливаются. Одетта потихоньку выскальзывает из зала и закрывается у себя в гримерной. Она ходит взад и вперед, курит и слушает, как за стеной вырастает успех, которого она желала себе от всей души. Она знает: завтра у нее будут приглашения из Франции, из Англии, от всей Европы. Она чувствует: фортуна ей улыбнулась. На аплодисменты ей наплевать. На что они ей, аплодисменты!

Стук в дверь. Принесли цветы! Букеты, корзины. В коридоре толпятся люди, протискиваются, приподнимаются на цыпочки. Только бы не сорвалось! Ах, как опасна любая неосторожность, намек, нечаянное слово! Ну наконец-то! Они! Она входит первой. Пьер задержался на пороге, приостановился, поднял руки над головой, благодарит поклонников. Отвернулся от них, вошел. Как он изменился! Одетта знает, что означает этот яркий блеск глаз, блуждающая улыбка, светящееся счастьем лицо. Актер расстался со стыдливой девственностью. В первый раз он слился любовном экстазе с толпой и теперь светится от гордости. Торжество его молодости причиняет боль. Странная грусть щемит сердце Одетты, отдаваясь колотьем под ложечкой.

— Закрой дверь, — говорит она.

Голос прозвучал так сурово, что Пьер вскинулся.

— Что?! Что-нибудь случилось?

— Пока нет. Где вторая?

Она сказала — вторая, потому что уже не могла понять, кто же прячется: Хильда? Грета?

— Где ей быть, как не у себя в гримерной, — благодушно отозвался Пьер.

— Надеюсь, что так… А если кто-то ее услышит, а?

Одетта схватила девушку за руку, повернула к себе и прокричала ей прямо в лицо длинную немецкую фразу.

— Да будет тебе! — остановил ее Дутр. — Что с тобой стряслось? Какие основания думать, что должно что-нибудь случиться? Владимир незаметно караулит дверь. Грета втихомолку переодевается. Чего тебе еще?

Одетта нервно раздавила окурок и взяла новую сигарету.

— Согласно. Все хорошо. Я не права. Но мне кажется, ты до конца не понимаешь, что мы висим на волоске. Ты не представляешь себе, как опасна наша затея.

— Опасна? Почему? Все уверены, что у меня одна партнерша. Это стало понятно уже после первого отделения.

— Ну так поговорим о твоей партнерше! — повысила голос Одетта. — Что это за чмоканье и лапанье на сцене, а?

Пьер указал подбородком на девушку, Одетта побледнела от ярости.

— Она ничего не понимает! Она дура! Набитая дура! Но мне нужно, чтобы она тоже кое-что поняла! Даже она! Запомни, мне не нужны импровизации на сцене!.. Пьер, милый, ты без ума от этих белых гусынь! И когда ты не работаешь, ты волен делать, что вздумается. Но имей в виду: на сцене — никаких сантиментов! Иначе это не работа!

Хильда улыбаясь нюхала букет за букетом. Одетта встряхнула Пьера за плечи.

— Ты можешь мне объяснить, что на тебя нашло?

— Сам не знаю. В голове помутилось. Если б она не сидела привязанной, я бы не решился…

Одетта окинула его испытующим взглядом. Он был в безупречном костюме. Волнистые волосы красиво ложились на виски. Выставленный вперед подбородок и выступающие скулы сказали Одетте, что ее сын вот-вот станет взрослым мужчиной, и у нее опять тоскливо засосало под ложечкой. Она понизила голос.

— Так это серьезно?

— Что?

— У вас с ней.

Он, набычившись, отвел взгляд.

— Великая страсть, да?

Она расхохоталась, не вынимая из рта сигареты.

— Надеюсь, ты любишь только одну?

У него приоткрылся рот, словно он получил удар под дых, даже кончик носа побелел.